Подвальная станция

Ему пришло в голову, что он не поднял вопрос о ликвидированных эйзи. Вопрос Мерино. Едва ли он мог вернуться и задать его. На самом деле ему не хотелось делать это, поскольку весьма вероятно, что то распоряжение исходило из службы безопасности Резьюн, именно из-за указанных Наем причин. С точки зрения морали оно было отвратительно. Но это распоряжение не было таким, точнее — было не совсем таким, будто бы эйзи, служившие Ариане Эмори в течение большей части из ее ста двадцати лет, были безвредны. Он понимал, что от подобной потери возникали серьезные психологические последствия. Никакой человек, воспитанный как гражданин, возможно, не мог осознавать ее воздействия (за исключением, разве что, персонала, постоянно работающего с эйзи). Он обсудит этот вопрос с Уорриком. Спросит Уоррика, было ли оправданно такое действие. И не думает ли Уоррик, что и в самом деле сама Эмори поместила распоряжение в компьютер.

Черт, а ведь он предпочел бы вообще не ворошить это. Эйзи мертвы. Как Эмори. Этим заканчивалась книга. В этом вопросе не было смысла, инстинкт советовал не поднимать его.

Есть старая поговорка. Имей дело с дьяволом, если у дьявола есть голоса избирателей. И не жалуйся на жару.

Адмирал Леонид Городин примостился на кресле и взял предложенную чашку. Он пришел с визитом вежливости, а Най сказал:

— Надо бы с тобой кое-что обсудить. Относительно лаборатории на Фаргоне. Относительно проекта Рубина. И Надежды. У тебя есть время?

Не в привычках Городина было обсуждать с оппозицией или репортерами какой бы то ни было вопрос без своих адъютантов, без документов, в кабинете, не проверенном его персоналом. Но тот же самый инстинкт, который предупреждал его об опасности, говорил ему, что это его единственный шанс провести серьезные переговоры с оппозицией. Без ведома Корэйна.

А имена были как раз теми, которые он хотел услышать.

— Мне претит заниматься делами в день похорон Ари, — произнес Най. — Но выбора нет. Дела могут выскользнуть из-под контроля так быстро… — Он отпил кофе. — Ты знаешь, я собираюсь претендовать на место Ари.

— Я так и думал, — сказал Городин. — Я полагаю, что ты победишь.

— Сейчас критическое время для нас. Смерть Ари, перспектива потери Уоррика, как руководителя — это двойной удар. Не только для нас. Для Союза. Для наших национальных интересов, Ты понимаешь, что я имею допуск к делам высшей степени секретности. Такой же, как у Ари. Я должен иметь его. Я не прошу тебя отвечать, но я действительно связан с твоими проектами — во время войны я работал с твоими предшественниками.

— Я в курсе, что у тебя имеется допуск. И что ты причастен к тем документам. И ты скрываешь их от расследования.

— Абсолютно. Никакого обсуждения содержимого тех папок и никаких вопросов персоналу по поводу тех проектов, за исключением личных переговоров с человеком, имеющим такой же допуск. Нет нужды волноваться о возможных утечках информации, адмирал. Как и о суде.

Сердце Городина подпрыгнуло. Он хотел бы не слышать этого. Весьма вероятно здесь имелась записывающая аппаратура, и ему следовало прояснить свою реакцию.

— Что ты говоришь?

— Закрытое урегулирование. Уоррик сделал это. Он признался. Мотивом послужил шантаж и сексуальные злоупотребления. Его сын, ты понимаешь. В сложной ситуации, которая — между нами — может мальчику сильно повредить. Соглашение с Уорриком и простое: лаборатория, в которой он сможет продолжить свою работу. Но мы не согласны на Фаргоне. Она должна находиться на Сайтиин, однако я разговаривал с Корэйном.

— Уже?

— Час назад. Я не упоминал секретные аспекты этого дела. Мы говорили о политике. Ты знаешь, адмирал, и я знаю, что к этому делу привязаны радикальные элементы. Существуют люди, которые намереваются покопаться в показаниях свидетелей, последних можно психоскопировать, и перечитывать снова и снова. Некоторые разделы показаний Джастина Уоррика, касающиеся фаргонского проекта, следовало бы засекретить.

— Неужели Уоррик обсуждал его со своим сыном?

— Джастин хотел перевестись из-за этого мальчика. Если имелись какие-то утечки информации, адмирал, все они исходили от Джордана Уоррика. И, честно говоря, если дело дойдет до суда, то, я боюсь, что ниточки потянутся в весьма деликатные сферы. Но если мы уберем из расшифровки слишком многое, то это вызовет иные подозрения — в некоторых умах — не так ли?

— Боже мой, на что годна ваша паршивая служба безопасности?

Кто еще знает?

— Весьма вероятно, что похищенный эйзи. Он — эйзи Джастина.

— Боже мой.