Читаем Подвалы кантовской метафизики полностью

). В 1775 году это "созерцание себя самого" отождествляется Кантом с апперцепцией (XVII: 651, 668; XVIII: 72), а само Я - с субстанцией (XVIII: 146, 150). "Это единственный случай - говорил Кант студентам в лекциях по психологии конца семидесятых годов - когда субстанция может непосредственно созерцаться нами. Ни в одной вещи мы не можем созерцать субстрат и первый субъект, но в себе я непосредственно созерцаю субстанцию" (XXVIII: 226).

В "Критике чистого разума", вышедшей в 1781 году, позиция Канта коренным образом изменилась. Теперь он опровергает тезис, что Я есть субстанция (разве что "в идее" - А 351), и утверждает, что с Я "не связано никакое созерцание, которое отличало бы его от других предметов созерцания", и что "хотя мы и воспринимаем, что это представление имеет место во всяком мышлении, мы не замечаем, однако, чтобы оно было устойчивым и постоянным созерцанием" (А 350). Единство апперцепции трактуется Кантом в "Критике" исключительно как единство мышления. Последнее, по определению, не существует независимо от наших познавательных способностей и поэтому совершенно отлично от возможного единства субъекта самого по себе (А 352-354, 398-401), о котором, впрочем, ничего не известно (А 398-403). Заключение от первого ко второму, по Канту, невозможно, и попытки такого заключения опровергаются им в главе о паралогизмах чистого разума. Интересно, что сами попытки такого рода связаны, как полагает Кант, со смешением "единства в синтезе мыслей", т.е. единства апперцепции, с "воспринятым единством в субъекте этих мыслей" (А 402), или просто со смешением мышления и предмета (там же).

Утверждая, что подобное смешение вызывается "естественной" и "в высшей степени соблазнительной" видимостью (там же), Кант словно бы дает понять, что в прошлом он сам не избежал этой "подмены гипостазированного сознания" (там же). И действительно, позиция Канта середины семидесятых годов характеризовалась как раз тем, что единое Я рассматривалось им в качестве предмета особого, нечувственного созерцания - апперцепции, т.е. именно как "воспринятое единство в субъекте мыслей", при том, что паралогизмы трансцендентальной психологии оставались еще не открытыми (первый, второй и третий, касающиеся природы Я; некоторые элементы раздела о четвертом паралогизме уже имелись у Канта - см. XXVIII: 206). О том, что паралогизмы еще не были выявлены Кантом, наглядно свидетельствуют лекции по рациональной психологии, прочитанные им в конце семидесятых годов в рамках общего курса метафизики (так называемая "Метафизика L1" - см. XXVIII: 225-226; первая "критическая" разработка главы о паралогизмах дана Кантом в обширном черновом наброске, созданном, возможно, уже в 1780 году - XVIII: 221-229; 23

). Итак, можно зафиксировать существенное изменение кантовских взглядов на природу Я, произошедшее в период между 1775 и 1781 годами. Между тем, понятие единства мыслящего субъекта играет центральную роль как в первоначальном, так и в последующих вариантах дедукции категорий. Нельзя ли предположить в этой связи, что обнаруженные пробелы в аргументации Канта из дедукции первого и второго издания "Критики" возникли вследствие изменения его позиции по вопросу о статусе единства апперцепции, а изначально отсутствовали?

Для проверки этой гипотезы уточним позицию, занимаемую Кантом в 1775 году. Кант полагал, что единое Я дано нам как предмет "первоначального" созерцания - апперцепции. Возникает вопрос, какого рода этот предмет. То, что Я как субстанция не может быть явлением, следует уже из того, что в явлениях, по Канту, не может быть абсолютно простых и неизменных представлений (см. А 523-527 / В 551-555). "В явлениях мы не можем познать что-то как субстанцию (это лишь понятие апперцепции)" (XVIII: 150). В одном из важных набросков второй половины семидесятых годов (R 5109) Кант еще более определенно высказывается на этот счет: "Душа не есть явление. В ней относительным образом находится совокупность реальности всех возможных явлений. Относительно ощущений она проста (Я); относительно действий - свободна; для всякого существования явлений она - необходимый субстрат, который не зависит ни от какого явления" (XVIII: 90-91). Далее Кант находит яркие формулировки. Он говорит о том, что "душа как интеллигенция оказывается субъективным прообразом интеллигибельного мира" и что она "как ноумен в нас" "содержит в себе условие всех возможных явлений" (XVIII: 91). Итак, Я есть "ноумен в нас", т.е. вещь сама по себе.

Зайдем теперь с другой стороны. В "достаточной" дедукции категорий, основные положения которой были разработаны Кантом уже в середине семидесятых годов (см. XVII: 648), доказывается, что необходимым условием отнесения представлений к предметам является связывание их в мышлении с помощью категорий. Настало время более подробно рассмотреть, о каких, собственно, предметах идет тут речь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука