Подвалы твоего сердца (СИ)

— Какой вспыльчивый! — терпеливо ответил Блейз и мягко улыбнулся, будто разговаривал с ребенком. — Не хочешь потренироваться на поле завтра? Скоро Кубок Школы, будут соревноваться все факультеты. Если начнешь заниматься сейчас, капитан обязательно примет тебя обратно в команду. Он уже весь исплевался, наблюдая за новичками. Все время говорит, что Слизерин может одержать победу только с прежним ловцом.

Блейз слишком хорошо выучил нарциссизм Драко за все эти годы, поэтому точно знал, на что давить, чтобы вернуть друга к жизни. Квиддич являлся одной из тех сфер, в которой Малфой был по-настоящему хорош, и потому произнесенная лесть была вполне оправдана.

— Я подумаю, — неуверенно ответил Драко, хотя слова Блейза произвели сильное впечатление. Уже слишком давно никто не говорил о нем, как о ком-то важном и нужном.

Кивнув головой вместо прощания, Малфой направился в свою комнату. Хотелось отдохнуть от собственных мыслей, но юноша знал, что смена места его бессмысленного времяпрепровождения не выгонит тяжелые раздумья из головы. А вот игра в квиддич вполне могла бы дать результаты. Нужно было только прийти в форму после длительного перерыва.

Упав на свою кровать, Драко еще несколько минут обессиленно пялился в потолок, раздумывая о том, стоит ли снова выходить на поле. Будет ли рада ему команда? …А какая, к черту, разница? Как будто он играл ради них! Пусть засунут свои желания подальше — он будет делать то, что захочет, и никакие косые взгляды не сведут его с пути!

Впервые Драко почувствовал, что оковы, в которых он находился так долго, понемногу разжимаются. Кто-то словно расслабил холодные пальцы на его шее, и дышать стало куда свободнее. Еще немного полежав с закрытыми глазами, слизеринец решил, что стоит продолжить изучать дневник Септимуса Малфоя. Хоть какая-то деятельность, даже самая бессмысленная, была необходима.

«20 апреля 1791

Хочу избавиться от своих мыслей, поэтому оставляю их здесь.

Сегодня утром я проснулся с четким ощущением тянущей пустоты внутри. Совершил конную прогулку, заехал к знакомой одинокой леди, просадил в хорошем баре целое состояние, упиваясь дорогим алкоголем, однако мерзкое чувство не исчезло. Та самая леди, о которой я упомянул, невероятно хороша личиком, однако сегодня (не знаю, что было тому причиной) выглядела такой серой и скучной, что я чуть ли не зевал, когда её тяжелые неуклюжие руки обвивали моё тело. Ушел от неё, даже не получив того, за чем приходил. Кажется, на этом наши встречи окончены.

Вернулся в поместье в слегка нетрезвом состоянии и тут же столкнулся с Элафией. Миссис Малфой искала вазу для роз в её руках. Яркий румянец на щеках свидетельствовал о том, что этот веник она получила от мужчины. Как глупо! И зачем искать вазу самой, если есть домовики? Я спросил её об этом и, не получив внятного ответа, сравнил с прислугой. Элафия ничего не ответила, только отпустила колкое замечание относительно моего состояния и прошла мимо, словно я был случайным посетителем особняка.

Сегодня она надела платье из темно-синего шелка, который очень плотно обхватывал её бедра и высоко вздымающуюся грудь. Любой мог заметить её ярко выделяющиеся округлости и изгибы, даже когда она просто шла. Уж как, вероятно, был рад ничтожество Роузер! Я нашел его в библиотеке — взволнованного, словно мальчишку. Когда я зашел, он с такой надеждой повернулся ко входу, что, право слово, я почувствовал себя виноватым в том, что не являюсь Элафией. Он что-то бессвязно бормотал, пока мы вместе дожидались мою супругу. Я тайно злорадствовал нарушению их уединения.

Когда же Элафия все-таки появилась, держа в руках потрясающую фамильную вазу, лицо её изменилось почти так же, как и у Роузера, когда он меня узрел. Я хотел было расхохотаться, но это могло показаться неприличным, и поэтому я только поинтересовался, не мешаю ли им. Получив вежливый, но сквозивший недовольством ответ, я принялся наблюдать.

Оба краснели и бледнели, переглядываясь друг с другом, и меня выводил из себя совершенно неэлегантный вид моей супруги. Обычно хладнокровная и сдержанная, она вдруг стала подобна шестнадцатилетней девчонке, влюбившейся по уши. Нет же! Я думал, Элафия куда разумней. Пустота, преследовавшая меня в течение всего дня, переросла в ярость, истоки которой я не осознаю до сих пор, мечась в гневе куда более понятном. Гневе на себя.