Подвенечное платье (Рассказы)

Увидев, что Конвей покидает таверну, блеснув на прощание лысиной, они перестали шептаться.

— Приходится идти на такое, — убеждал ее Генри. — В этой таверне наверняка не найдется ни одной девицы, которая не отдала бы свои передние зубки за приглашение к Конвею на вечеринку.

Она не перебивала его, а он продолжал ей твердить, как важен и влиятелен Конвей; когда Генри замолчал, Джин спросила:

— Почему я должна идти к нему? Почему бы нам не отправиться прямо к тебе?

— Джин, я тебе ничего не говорил, не хотел, чтобы ты знала, но похоже, я уже не буду здесь работать… Если Конвей или кто-нибудь вроде него, не вмешается, я окажусь на улице, — сказал он. И еще десять минут кряду он рассказывал ей о том, что может сделать Конвей для таких людей, как он.

— Ну, что ж, ладно, — сказала она, — если ты считаешь, что мы должны. так поступить, — будь по-твоему. — Но Джин была очень встревожена.

Оставив Джин у пианино, Генри направился к метрдотелю и сказал ему, что уйдет на час. Потом они вышли из таверны и взяли такси. На всем пути к дому Конвея она молчала — на лице ее застыло беспокойство. Когда они подъехали к большому жилому дому и стояли на тротуаре, она повернулась к Генри.

— Генри, дорогой, я не хочу туда!

— Да это же пустяки. Вечеринка, вот и все.

— Ну, хорошо. Раз ты так настаиваешь, окэй, — сказала она. Потом неожиданно обхватила его руками и, к своему удивлению, он почувствовал, что тоже сжимает ее в своих объятиях.

— Я люблю тебя, — произнесла она. — Я знала, что полюблю тебя, как только приехала. — По ее щекам текли слезы.

Глядя вслед удаляющейся Джин, которая, входя в дом, что-то сказала швейцару, он вдруг ощутил уже знакомый ему прилив волнующей нежности, но сейчас эта нежность не растекалась мягкой волной. Она пронзила его мгновенной болью.

Он вернулся в таверну и сидел, уставившись в пианино; у него заныло сердце, он повернулся на стуле и оглядел всех этих холеных мужчин и женщин, услышал их уверенные голоса, ленивый смех и вдруг ощутил свое ничтожество. Никогда в жизни не испытывал он такого чувства. С ненавистью он продолжал всматриваться в знакомые лица, и ему казалось, что это они повинны в его слепоте, заслонившей от него то прекрасное и желанное, что было в Джин. Генри не мог усидеть. Он напялил шляпу, вышел. на. улицу и зашагал в сторону дома Конвея.

Снова и снова он мысленно повторял, что поднимется прямо к Конвею и спросит, где Джин. Но когда Генри подошел к дому и, задрав голову, стал вглядываться в освещенные квадраты окон, то оробел. Замешательство Генри еще более усилилось оттого, что он даже не знал, в какой из комнат был Конвей, где его окна. Ему показалось, что он потерял Джин. Генри стал ходить взад и вперед мимо швейцара, убеждая себя, что она вот-вот выбежит из парадного, обовьет его руками, когда увидит, что он стоит и ждет ее возвращения.

Наступила глубокая ночь, но никто не выходил из парадного.

Закончив работу, ушел швейцар. У Генри кончились сигареты, но он боялся покинуть место у входа. Потом из парадного вышли приятели Конвея, два биржевых маклера с двумя громко болтающими девицами; они подозвали такси, забрались в него и укатили. «Она остается. Позволила ему задержать себя. Избить ее за это! Что она о себе воображает?» — пронеслось в голове Генри. Он был настолько зол на нее, что вдруг, почувствовав слабость, вынужден был присесть на край тротуара.

Было почти четыре часа утра, когда он увидел выходящую из парадного Джин. Он отошел шагов на десять и обернулся — она стояла на тротуаре и глядела на дом, из которого вышла.

— Джин! — позвал он и бросился к ней. Когда Джин обернулась и он увидел, что она ничуть не взволнована встречей, а держится гордо и независимо, ему захотелось схватить ее и сильно встряхнуть. — Я так долго ждал тебя, — выдавил он. — Что ты там делала? Все уже разбрелись по домам.

— Разве? — произнесла она.

— Значит, ты осталась с ним! — закричал он. — Как проститутка!

Она отвела руку и наотмашь ударила его по лицу. Потом на шаг отошла и смерила его презрительным, оценивающим взглядом. Она вдруг расхохоталась.

— Убирайся. Катись к своему пианино, — сказала она.

— Ну, ладно, погоди, я тебе покажу, — бормотал он. — Я вам всем покажу. — Он стоял и глядел ей вслед, а она шла по улице, горделиво покачивая бедрами.

Мистер и миссис Фербенкс