Подвиг 1981 №4

— Заметь — обычно браконьеров защищают самые лучшие адвокаты, — продолжал Кимати. — Гоняешься всю ночь за убийцей, а суд его отпускает на все четыре стороны благодаря стараниям этих крючкотворов.

Он долил себе кофе.

— Знаешь, что я думаю? Зверье в конце концов все перебьют, а браконьеры останутся. И егерей они постепенно укокошат всех до единого. — Фрэнк лег на спину, таращась на звезды. Наконец он снова сел и спросил: — Как ты себя чувствуешь, Джонни?

— Отлично. — Кимати оторвал глаза от огня. — Почему ты спрашиваешь?

— Тебе по-прежнему нравится эта жизнь?

— Конечно, еще бы! — не замедлил ответить Кимати, но в голосе явно недоставало убежденности.

— Так ли? — переспросил Фрэнк. — Без всяких оговорок?

Кимати заколебался.

— Ты сам все сказал, дружище. Мы не становимся моложе.

Фрэнк подобрал ветку и раздумчиво стал ворошить ею головешки.

— О Софии вспомнил? — Это было скорее утверждение, а не вопрос.

— Угу, — отозвался Кимати, глубоко вздохнул, снова надел серебряный браслет на левое запястье, откинулся на спину и уставился на звезды.

— Винсент был ее свояком, — сказал он.

— Знаю, дружище, — сказал Фрэнк, — ну и что с того?

Внезапно наступило молчание. В долине за холмом перекликались ночные птицы. В лощинке ухнула сова.

— Я хочу жениться на ней, — сказал Кимати.

— Почему? — спросил Фрэнк.

— Что «почему»? — Кимати порывисто сел. — Ну и дурацкий же вопрос! Почему люди женятся?

Фрэнк пожал плечами.

— Не знаю, как другие. Могу лишь рассказать, почему я это сделал.

— Почему же? — спросил Кимати.

— По множеству нелепых причин, — подумав, сказал Фрэнк. — Потому что потерял голову от ее красоты, не отпускал Паулу от себя ни на шаг, боялся, как бы ее у меня не отбили; мне казалось, что легче умереть, чем ее лишиться.

Снова наступило молчание, нарушаемое лишь стрекотом цикад.

— Желание затуманило мне ум, — Фрэнк горько усмехнулся. — Но моя главная ошибка в том, что я верил, будто бы у нас с ней одинаковые взгляды, общие цели в жизни.

Он дотронулся до забинтованной руки и вздрогнул от боли, налил себе еще кофе, а Кимати добавил в чашку Фрэнка изрядную порцию коньяку.

— Знаешь, я не виню ее в том, что в конце концов произошло, — сказал Фрэнк, потягивая кофе. — Отчасти ее можно понять. Нелегко жить с мужчиной, которого вечно не бывает дома ни днем, ни ночью; только и думай, как бы его не подстрелили... К черту! — Он невесело ухмыльнулся. — Все равно что быть женой солдата, ушедшего на фронт. Постепенно я привык жить в постоянной тревоге, но бедняжка Паула никак не могла приноровиться к моим выкрутасам. — Фрэнк снова вздохнул. — В каком-то смысле я даже рад, что между нами все кончено. Я теперь ни перед кем не чувствую никаких обязательств — точно гора с плеч!

— Зачем ты мне все это выкладываешь?

— Зачем? — переспросил Фрэнк. — Да потому, что когда я думаю о всех этих впустую потраченных годах и пролитых слезах, то жалею, что никто меня вовремя не остерег. Скорее всего я бы никого не послушал, но невредно мне было бы знать заранее, во что я даю себя вовлечь. Знаешь ли, женитьба — это не отпуск... Ну сначала все казалось мило и забавно. Однако вскоре Пауле наскучил романтический ореол подруги жизни профессионального охотника. Она заговорила совсем другим языком... мол, дети нуждаются в отце, который их бы воспитывал; жене нужен мужчина в доме, чтобы было к кому прикорнуть холодной ночью. Начались жуткие ссоры из-за пустяков, мы разучились понимать друг друга. Если уж привыкаешь к вольной жизни, дом становится для тебя тюрьмой, дети — тюремщиками, и жена... начальником тюрьмы. Черт побери, зачем я все это тебе выкладываю?

— Я и сам задал тебе этот вопрос, — с улыбкой напомнил Кимати.

— Не придавай моим словам никакого значения. — Фрэнк тоже улыбнулся. — Знаешь что, женись на ней — и дело о концом!

— Ее отец меня не выносит, — вздохнул Кимати.

— Что верно, то верно, — согласился Фрэнк. — Особенно теперь, когда его зять лишился жизни, занимаясь тем же, что и ты. Черт возьми, Джонни, у людей есть чувства и эмоции, с этим приходится считаться. Если ты женишься на ней, надо будет расставаться с этой профессией.

— Сам знаю, — буркнул Кимати.

В глубоком раздумье он разгреб угли, добавил хворосту, и костер вспыхнул с новой силой; на «лендровере», стоявшем позади них, заплясали тени. Ночь выдалась довольно холодная. Кимати развернул свой спальный мешок и накинул его себе на плечи, точно плед.

Фрэнк покатился со смеху.

— Что смешного? — удивился Кимати.

— На прошлой неделе, — пояснил Фрэнк, — во время рейда, когда стрельба вдруг стихла, я решил, что они тебя тоже укокошили. Меня самого бил озноб, я думал, что нож отравлен змеиным ядом. «Ну вот, — сказал я себе, — допрыгался!» И, истекая кровью в «лендровере», вспомнил Паулу. Я видел выражение ее глаз, когда она говорит своим домашним: «Я ведь его предупреждала!..» И еще подумал: сколько ночей потерял впустую, мне бы хоть часок побыть с ней перед смертью, я бы наверстал упущенное.

— Ты спятил! Разве приличные люди думают о таких вещах перед кончиной! На смертном одре о женщинах не мечтают.