Подвигъ

Въ этотъ вечеръ онъ никуда не пошелъ, все ждалъ чего-то, сѣлъ писать невѣстѣ, и не о чемъ было писать. Прошло нѣсколько дней. Въ среду онъ получилъ толстый конвертъ изъ Риги и въ немъ нашелъ четыре берлинскихъ открытки, адресованныхъ госпожѣ Эдельвейсъ. На одной изъ нихъ онъ высмотрѣлъ вкрапленную въ русскій текстъ фразу по-англійски: «Я часто хожу съ Дарвиномъ въ мюзикъ-холли». Дарвину сдѣлалось не по себѣ. Въ четвергъ утромъ, съ непріятнымъ чувствомъ, что участвуетъ въ дурномъ дѣлѣ, онъ опустилъ первую по датѣ открытку въ синій почтовый ящикъ на углу. Прошла недѣля; онъ опустилъ и вторую. Затѣмъ онъ не выдержалъ и поѣхалъ въ Ригу, гдѣ посѣтилъ своего консула, адресный столъ, полицію, но не узналъ ничего. Мартынъ словно растворился въ воздухѣ. Дарвинъ вернулся въ Берлинъ и нехотя опустилъ третью открытку. Въ пятницу, въ издательство Зиланова зашелъ огромный человѣкъ иностраннаго вида, и Михаилъ Платоновичъ, всмотрѣвшись, узналъ въ немъ молодого англичанина, ухаживавшаго въ Лондонѣ за его дочерью. Ровнымъ голосомъ, по-нѣмецки, Дарвинъ изложилъ свой послѣдній разговоръ съ Мартыномъ и исторію съ пересылкой писемъ. «Да, позвольте, — сказалъ Зилановъ, — позвольте, тутъ что-то не то, — онъ говорилъ моей дочери, что будетъ работать на фабрикѣ подъ Берлиномъ. Вы увѣрены, что онъ уѣхалъ? Что за странная исторія...» «Я сперва думалъ, что онъ шутитъ, — сказалъ Дарвинъ. — Но теперь я не знаю, что думать... Если онъ дѣйствительно — ». «Какой, однако, сумасбродъ, — сказалъ Зилановъ. — Кто бы могъ предположить. Юноша уравновешенный, солидный... Просто, вы знаете, не вѣрится, тутъ какой-то подвохъ... Вотъ что: прежде всего слѣдуетъ выяснить, не знаетъ ли чего-нибудь моя дочь. Поѣдемте ко мнѣ».

Соня, увидѣвъ отца и Дарвина и замѣтивъ что-то необычное въ ихъ лицахъ, подумала на сотую долю мгновенія (бываютъ такіе мгновенные кошмары), что Дарвинъ пріѣхалъ дѣлать предложеніе. «Алло, алло, Соня», — воскликнулъ Дарвинъ съ очень дѣланной развязностью; Зилановъ же, тусклыми глазами глядя на дочь, попросилъ ее не пугаться и тутъ же, чуть ли не въ дверяхъ, все ей разсказалъ. Соня сдѣлалась бѣлой, какъ полотно, и опустилась на стулъ въ прихожей. «Но вѣдь это ужасно», — сказала она тихо. Она помолчала и затѣмъ легонько хлопнула себя по колѣнямъ. «Это ужасно», — повторила она еще тише. «Онъ тебѣ что-нибудь говорилъ? Ты въ курсѣ дѣла?» — спрашивалъ Зилановъ. Дарвинъ потиралъ щеку, и старался не смотрѣть на Соню, и чувствовалъ самое страшное, что можетъ чувствовать англичанинъ: желаніе заревѣть. «Конечно, я все знаю», — тонкимъ голосомъ кресчендо сказала Соня. Въ глубинѣ показалась Ольга Павловна, и мужъ сдѣлалъ ей знакъ рукой, чтобы она не мѣшала. «Что ты знаешь? Отвѣчай же толкомъ», — проговорилъ онъ и тронулъ Соню за плечо. Она вдругъ согнулась вдвое и зарыдала, упершись локтями въ колѣни и опустивъ на ладони лицо. Потомъ — разогнулась, громко всхлипнула, словно задохнувшись, переглотнула и вперемежку съ рыданіями закричала: «Его убьютъ, Боже мой, вѣдь его убьютъ...» «Возьми себя въ руки, — сказалъ Зилановъ. — Не кричи. Я требую, чтобы ты спокойно, толково объяснила, о чемъ онъ тебѣ говорилъ. Оля, проведи этого господина куда-нибудь, — да въ гостиную же, — ахъ, пустяки, что монтеры... Соня, перестань кричать! Испугаешь Ирину, перестань, я требую...»

Онъ долго ее успокаивалъ, долго ее допрашивалъ. Дарвинъ сидѣлъ одинъ въ гостиной. Тамъ же монтеръ возился со штепселемъ, и электричество то гасло, то зажигалось опять.

«Дѣвочка, конечно, права, что требуетъ немедленныхъ мѣръ, — сказалъ Зилановъ, когда онъ вмѣстѣ съ Дарвиномъ, опять вышелъ на улицу. — Но что можно сдѣлать? И я не знаю, все ли это такъ романтически авантюрно, какъ ей кажется. Она сама всегда такъ настроена. Очень нервная натура. Я никакъ не могу понять, какъ молодой человѣкъ, довольно далекій отъ русскихъ вопросовъ, скорѣе, знаете, иностранной складки, могъ оказаться способенъ на... на подвигъ, если хотите. Я, разумѣется, кое-съ-кѣмъ снесусь, придется, возможно, съѣздить въ Латвію, но дѣло довольно безнадежное, если онъ дѣйствительно попытался перейти... вы знаете, такъ странно, вѣдь я же, — да, я, — когда-то сообщалъ фрау Эдельвейсъ о смерти ея перваго мужа».