Подвиг адмирала Невельского

у него нет — семья дяди Петра не в счет, но есть друзья. Самый верныи из них Баласогло. Многие годы дружат они, н ничто никогда не омрачало их дружбы. Всякий раз, когда Геннадии Иванович возвращался из плавания, он первым делом посещал Баласогло. Александр Пантелеевич жил трудно. Но для Невельского всегда находился бокал вина и трубка крепкого табаку. До поздней ночи засиживались друзья, рассказывая о событиях своей жизни, происшедших со дня их последнего свидания. Геннадий Иванович описывал свое очередное плавание, Александр Пантелеевич говорил о результатах работы по разбору архивов министерства иностранных дел. Баласогло обладал необыкновенным даром проникать в самый смысл архивного документа, обобщать разрозненные сведения, и его рассказ давал яркую картину то похода русской армии, то экспедиции или плавания.

Баласогло был для Геннадия Ивановича неисчерпаемым кладезем исторических, географических и всяких иных сведений, касающихся Сибири, Русской Америки, Японии и вообще всего восточного океана. Когда же Географическое общество похоронило его проект экспедиции в Сибирь для описания дальневосточных морских берегов, Александр Пантелеевич торопил Невельского, чтобы тот скорее осуществлял свой замысел. «Граф Нессельроде, — говорил он, — не видит и не хочет видеть целого Востока и столь тесно соприкосновенной с ним огромнейшей половины России. А англичане и американцы только и мечтают захватить наши американские колонии и Камчатку; чего доброго, они завладеют еще Амуром».

«Нет, теперь не завладеют», — с удовлетворением подумал Геннадий Иванович и представил себе, как обрадуется Александр Пантелеевич, узнав о результатах плавания «Байкала».

Предвкушая солидные чаевые, возница лихо подкатил к маленькому, неказистому на вид домику на углу Малой Морской и Кирпичного переулка, резко осадил коней и обернулся к седоку:

— Приехали, ваше благородие! — И, откинув стеганную на вате полость, отороченную мехом, добавил: — Со счастливым приездом вас!

Велев вознице подождать, Геннадии Иванович поспешно вышел из саней, взбежал по ступенькам на порог дома и потянул за ручку дверного колокольца. Спустя две—три минуты дверь открылась, и перед Невельским предстала незнакомая заспанная физиономия.

— Вам кого угодно?

— Надворного советника Александра Пантелеевича Баласогло.

С незнакомца мгновенно сон как рукой сняло.

—* А вы кем ему будете?

— Мы с ним давние приятели. Я только возвратился из дальнего вояжа... Уж скоро полтора года минет, как мы не вида пись...

— Ах, приятели! .. Так, так. .. — понимающе закивал незнакомец. — Прошу вас, войдите. .. Дело в том... — продолжал он уже в прихожей, — дело в том, что надворный советник Баласогло уже не проживает здесь. И я должен вас предуведомить, поскольку вы долго находились в отсутствии, что Александр Пантелеевич, в числе прочих, сослан далеко, в Олонецкую губернию. ..

— Не может быть1 — воскликнул Геннадий Иванович.

Незнакомец усмехнулся:

— Господин Баласогло очень часто бывал у господина Буташевич-Петрашевского, и, как стало известно правительству, там готовился дерзостный умысел на ниспровержение существующих отечественных законов и государственного порядка.

Невельской стоял, ошеломленный сообщением незнакомца. Видя неподдельное огорчение моряка, тот продолжал, подбирая осторожные выражения, рассказывать о гнусной комедии, разыгранной царским правительством над осужденными членами кружка Петрашевского.

Накануне рождества 1849 года петрашевцев — двадцать одного человека — вывели на Семеновский плац, прочитали приговор, надели на каждого саван. А в последнюю минуту, когда солдаты уже изготовились стрелять в осужденных, прискакал гонец и сообщил, что царь-де смилостивился и заменил смертную казнь кому каторгой, а кому арестантскими ротами. Тут же на площади Петрашевского заковали в кандалы и погнали прямо в Сибирь. .. Остальных осужденных возвратили в крепость.

Геннадий Иванович вышел на крыльцо, медленно спустился по ступенькам и направился к саням.

— Свези меня, любезный, в номера... какие поближе к Адмиралтейству будут...

По всему виду Невельского возница понял, что стряслась какая-то беда. Он заботливо прикрыл его теплой полостью, взобрался на свое место и, чтоб нс потревожить седока, пустил коней неторопким бегом.