Подвиг бессмертен

Вокруг стояли летчики из его группы, и видно было, что они разделяют мнение Бондаренко. Голубев сам, конечно, радовался, но вместе с тем боялся, как бы у его ведомых не появилось этакой слепой веры в «гений» командира. Когда в бою слишком доверяют — плохо. Вот почему он спросил лейтенанта Смирнова:

— А по-вашему, как сегодня воевалось?

— С таким ведущим пушки сами по цели бьют.

— Значит, можно положиться на ведущего?—со скрытой улыбкой спросил Голубев.

— Как на каменную стену! — искренне ответил лейтенант.

И тут Голубев нахмурился.

— Вы не правы, товарищ лейтенант. За доверие, конечно, спасибо, но только в бою пилот должен прежде всего верить в самого себя. Без этого «каменная стена» развалится. А потому — побольше, товарищ лейтенант, инициативы. Теперь, — Голубев взял в руки стреляную гильзу и присел на корточки, — разберем, какую инициативу вы проявили. Вот ваш маневр, — он чертил, на песке.— Смотрите, сколько исколесили, заходя на цель. А ведь можно гораздо проще. —И он изобразил на земле свою схему атаки вражеского танка. — К тому же, виражи у вас были «блином»! А надо круче разворачиваться! Не бойтесь, машина не развалится...

Смирнов слушал, потупя взор. Что выражало его лицо — обиду, сознание своей вины или просто безразличие, Голубев не мог понять. Этот человек был ему непонятен. Но командир должен знать каждого подчиненного. Собственно, лейтенант Смирнов не так уж плох: технически грамотный летчик, подтянутый. «Да и сегодня, — подумал капитан, успокаивая сам себя,—не ахти какой он грех совершил Атака была горячая, парень торопился, вот и накрутил. Побудет еще в огне, научится».

Однако мысль о лейтенанте Смирнове не покидала Голубева. Он любил во всем разбираться до конца. Он чувствовал что-то натянутое, показное в молодцеватой выправке подчиненного. Настораживало, что в бою он держится излишне напряженно, часто оглядывается на командира. Голубев решил во что бы то ни стало рассеять свои сомнения.

...Штурмовикам поручили разрушить переправу, которую прикрывал мощный зенитный заслон. Задание было серьезным. Перед вылетом Голубев проверял летчиков, сидя возле ящика с песком и рисуя возможные варианты

Очередь дошла до лейтенанта Смирнова, который на этот раз назначался ведущим. И по мере того, как Голубев экзаменовал его, на лине лейтенанта все яснее проступала нервозность. А когда Голубев сказал, что, видимо, с полчаса придется «висеть» над переправой, чтобы разбомбить ее, лейтенант не выдержал:

— Если мы проторчим там полчаса, от нас останутся только щепки.

— Вы поняли приказ?—спокойно спросил командир.

— Понял, — сказал ведущий, устыдившись своих товарищей.

Голубев еще раз объяснил задачу. Лейтенант Смирнов четко повторил ее, но когда машины уже вырулили на старт, он вдруг заявил, что лететь, пожалуй, нельзя — трясет мотор.

Голубев сам сел в кабину и в присутствии Смирнова тщательно опробовал мотор. Машина работала хорошо.

— Убедились? — спросил Голубев.

— Да, — ответил смущенный лейтенант.

— Садитесь в самолет, — приказал капитан, но ведущим полечу я сам.

...Фашисты били из зениток остервенело. Однако наши штурмовики «висели» над целью даже больше тридцати минут. Они полностью разрушили вражескую переплаву.

Когда, выполнив задание, машины вернулись на аэродром, Голубев не сказал лейтенанту Смирнову ни слова. И это молчание командира потрясло Смирнова до глубины души. Он вышел из кабины бледным, с дрожащими губами и молча стоял перед капитаном, ожидая, когда разойдутся остальные.

— Товарищ капитан, простите вы меня? — спросил он наконец.

— А вы поняли свою вину?

— Да, до конца. Вы увидите...

— Все ясно, товарищ лейтенант. Не надо слов, я верю.

Голубев действительно верил в людей и понимал их. После этого случая лейтенант Смирнов десятки раз возглавлял группу атакующих штурмовиков и в каждом вылете действовал уверенно. Человек переродился на глазах. Этот факт не мог не привлечь внимания полка.

— А ведь могло быть все иначе, сказал на партийном собрании части командир. — Вот что значит, товарищи, правильный подход к людям. Прямо скажем, у Голубева раскрывается талант командира-воспитателя.

Потом поднялся Голубев. Он, как всегда, держался скромно.

— Какой там талант! Помню, учился я в Харькове, был у меня инструктор — вот это действительно талант.

И он рассказал о своем воспитателе, который пробудил у неуверенного в себе курсанта страсть настоящего летчика, о том, как он советовал Голубеву искать в людях скрытую «живинку».

— Одним словом, в человека надо верить, — закончил он.

ЗВЕЗДА ГЕРОЯ

Устало и зло ревет мотор. Нервно вздрагивает бронированная машина. В кабине еще не выветрился запах порохового дымя. Но Голубев не чувствует этого запаха. «Ил» возвращался на свой аэродром. Взгляд Голубева машинально скользит по огромной мрачной туче.