Подвиг доктора Бушуева

— Только ты одна можешь понять душу человека.

— Чужая душа — потёмки, — неопределенно сказала она.

— Верно — потёмки! — подхватил он. — Но если осветить душу откровенным признанием, если открыто поведать о том, что задумано, всё будет ясно и понятно. — Он вплотную подошёл к ней и заглянул в глаза. — Я хочу последовать примеру Фёдора Ивановича, я всё обдумал, всё рассчитал и даже кое-что сделал. Я открываю частный приём и предлагаю тебе, Майечка, быть моей помощницей.

— Какой приём? — не поняла она.

— Обыкновенный, частный врачебный приём. Я уже подыскал домик. Ты будешь в нём хозяйкой. Хватит нам работать в этом тёмном бараке. Мы жить можем красивее, лучше…

— Я тронута твоим предложением, но вынуждена отказаться.

— Почему, Майя? Ты только подумай, ты только представь себе, что мы можем сделать вдвоём, — торопливо уговаривал Безродный.

— Мы с тобой никогда не поймём друг друга. До свидания, доктор, извини, у меня нет времени.

Ещё не веря в своё поражение, он ухватил её за руку.

— Майя, не принимай поспешных решений, подумай.

— У меня нет желания продолжать этот бесполезный разговор, доктор Безродный!

— Ага, нет времени… А для Бушуева время находишь? Да? Находишь, потому что он больше платит, потому что тебя устраивает быть его любовницей…

Майя вздрогнула, но, сдерживая гнев, тихо сказала:

— Я не думала, что ты такой. Уйди.

Поругивая несговорчивую Майю, доктор Безродный пустынными переулками пробирался домой. Было ветрено и скользко.

Неподалёку от своего дома он услышал какие-то выстрелы и в страхе прижался к забору. Вскоре всё стихло. Продрогший Безродный долго стоял под забором, не решаясь двинуться дальше, и вдруг рядом послышались шаги и немецкая речь. Не помня себя, он метнулся в сторону.

— Хальт! — раздался грозный окрик и устрашающий щёлк затвора.

Дальше всё произошло, как в кошмарном сне. Безродного схватили, быстро скрутили ему руки и поволокли куда-то, потом бросили в кузов машины, потом ударил в глаза ослепительно яркий, словно близкая вспышка молнии, электрический свет, и Безродный увидел перед собой немецкого офицера.

— Партизан? — спросил офицер.

— Нет, я не партизан, не партизан, — с дрожью в голосе пролепетал Безродный.

— Только правда может спасти вам жизнь, — резко бросил офицер.

— Я говорю правду, правду говорю, я врач, я работаю в больнице у Бушуева, у доктора Бушуева, который оперировал вашего господина коменданта. Можете спросить у доктора Бушуева, он подтвердит, он знает меня, давно знает.

— Что вам известно о партизанах? — опять резко спросил офицер.

— Ничего неизвестно, честное слово, ничего неизвестно, я врач, я работаю в больнице у доктора Бушуева.

— У вас будет много времени, чтобы подумать над своей судьбой. Повторяю — только откровенное признание может спасти вам жизнь, — сказал офицер и кивнул конвоирам. Те подхватили Безродного и втолкнули его в какую-то тёмную холодную комнату.

Он рухнул на пол и разрыдался. Порою ему хотелось вскочить и забарабанить ногами в дверь (руки были по-прежнему связаны), чтобы снова и снова повторять офицеру, что он говорил правду, что он знать ничего не знает о каких-то партизанах.

У доктора Безродного действительно оказалось много времени для того, чтобы поразмыслить над своей судьбой. Ему всё чудилось: вот-вот заскрипит дверь и войдут конвоиры и снова поволокут его, бросят в кузов машины и увезут на расстрел. Он слышал, что именно так увозили заключённых и убивали за городам в противотанковом рву…

Но за что? За что его должны расстрелять? Нет, не могут, не могут они расстреливать совсем невиновного…

Сейчас доктору Безродному вспомнились полные ужаса и страха фронтовые дни — с бомбёжками, с обстрелами… Но те далёкие дни казались ему детской забавой, потому что тогда он мог схитрить, потому что тогда он до некоторой степени был хозяином своей судьбы. Даже в тот час, когда гитлеровцы, прорвав оборону, появились в расположении полкового медицинского пункта, он сумел уцелеть… А теперь? Что будет с ним теперь?..

— Я не хочу умирать, не хочу, — сквозь рыдания вслух говорил Безродный.

Но никто не слышал его.

Ему почему-то вспомнился старший врач полка, прибывший из Военно-медицинской академии имени Кирова. Это был невысокий молодой человек с огненно-рыжей вьющейся шевелюрой, весёлый, общительный и, по твёрдому убеждению доктора Безродного, совсем бесхарактерный парень. Безродный порой диву давался, почему старшим врачом полка назначили не его, уже довольно опытного хирурга, а Абрама Соломоновича Бурштейна, который постоянно обращался к нему за советами и даже к рядовым санитарам относился просто, по-товарищески.

Однажды Бурштейн сказал ему:

— Матвей Тихонович, в первом батальоне есть раненые, сходите туда и организуйте эвакуацию.