Подвиг продолжается

Голоса у костра звучат все выше и выше. Борис встает, чтобы какой-нибудь шуткой, как обычно, положить конец спору. Он значительно моложе и майора, и доцента. Но те любят его, считаются с ним.

А от костра призывно кричит Виктор:

— Борис, ужинать!

У бивака Курносов видит освещенное пламенем красное лицо рыжего майора («Ему ужасно не идет мятая кепка», — думает Борис...), слышит слова доцента, который роется в рюкзаке:

— Убедил, убедил, Саша, «Зауэр» лучше.

— Так вы не на политическую тему спорили? — удивляется, смеясь, Борис.

— Начинали-то с политики, тоже смеется Виктор, устанавливая на газету снятый с огня котелок, — да перешли к цирку, потом о нравственности поспорили, а напоследок насчет достоинства ружей сцепились.

— Тебе налить, Борис? — спросил доцент, извлекая из рюкзака белую пластмассовую флягу и свинчивая колпачок.

— Налей, Ильич, — Борис пододвигается к котелку и вдыхает аппетитный аромат «шулюма».

* * *

Когда над голубым блюдцем озера появилась, все ширясь, оранжевая полоса зари, Борис глянул на часы, переломил ружье, извлек из казенника неиспользованные патроны и закричал:

— Фини-и-и-ш!

Слева стукнул выстрел, и по глади озера донесся недовольный голос майора Серединцева:

— Чего орешь?

Через полчаса все сидели в машине. Утренняя зорька была не в пример вечерней — добычливее. Майор и доцент на заднем сиденье газика делились впечатлениями. Борис откинулся на спинку и сквозь дрему попросил:

— Давай, Витя, с ветерком.

— А куда спешить-то? — невозмутимо ответил Никулин.

— Да, понимаешь, одна экспертиза из Ахтубы есть у меня. Следователь очень просил... Хочу поработать...

— Подумаешь! Завтра успеешь.

— Нельзя, быстро надо

* * *

Борис плескался под душем, когда в комнате зазвонил телефон. Не успев вытереться, он выскочил из ванной.

— Слушаю...

— Борис Николаевич, хорошо, что ты дома, — голос Самарского был взволнован. — Слушай. Рожков на происшествии, Емельянов, ты знаешь, в отпуске, Демушкин болен. А в Серафимовиче кража. Надо выехать.

— А что там? Магазин?

— Нет, хуже. Подъезжай в управление.

— Ладно, только оденусь...

* * *

Мирно и ровно гудел двигатель. Летчик, привычно следя за приборами, краем уха прислушивался к разговору пассажиров. И пассажиры, и полет были не совсем обычными.

Пилот знал, что старший из них — плотный, смуглолицый, седовласый человек — начальник областного уголовного розыска полковник милиции Смагоринский. Высокий костлявый парень, возле ноги которого, как привязанная, держится громадная овчарка, проводник. Остальные, наверное, оперативные работники. Только у одного из них — чуть горбоносого, красивого, но небритого — был чемодан с накладными карманами.

Летели они в маленький хутор, где и сажать самолет придется черт знает куда. А надо. Из колхозной кассы украдено полмиллиона! Шутка ли! Так сказал и пилоту, давая задание на полет.

Полковник говорил спокойно, как бы думая вслух, намечая план розыска преступников. Его внимательно слушали. Изредка он спрашивал мнение того или другого оперативника. С одними доводами соглашался, другие оспаривал, опровергал. И наконец обратился к небритому:

— Ты что скажешь, Борис?

— Что сейчас я могу сказать, Павел Семенович? Уборщица колхозная, на нашу беду, слишком добросовестна. Нужно ей было и полы в конторе вымыть, и столы, и даже сейф вытереть. Значит, следов не найдем. Тем более, замок на двери не взломан, стекла целы. Сейф закрыт. А денег, как говорит кассир, нет.

Не исключено, что преступники подобрали ключи. Возможна и симуляция...

— Эту версию мы проверим, — перебил полковник.

— Павел Семенович, хорошо бы установить, кто знал, что кассирша в субботу получила большую сумму. А там на месте будет виднее.

— Само собой, проверим, — согласился Смагоринский.

Самолет на вираже резко накренился. Овчарка вскочила, прижалась к надежному колену проводника. Под крылом каруселью плыли белые мазаные хаты хутора.

* * *

Победный клич горлопана-петуха разбудил Бориса. Он потянулся на жестком ложе, повернулся на бок, чтобы привычно потянуть за нос меньшего братишку и схватил пятерней... воздух.

Он в недоумении хотел протянуть «Мам, где Вовка?» и, постепенно приходя после сна в себя, понял, что ему не двенадцать, а тридцать лет, что он не в тесной родительской хате в Верхней Ельшанке, а на сдвинутых скамьях колхозного клуба.

Курносов посмотрел на часы. Совсем рано, но...

Он ткнул в широкую спину соседа.

— Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало...

— Кой черт там встало, — пробурчала спина. — Ну что в такую рань будишь?

— Ваше сиятельство, я, конечно, понимаю — сладок сон и все прочее. Но воров-то вы вчера не нашли. А они, подозреваю, вас ждать не захотят. А?

— Мы-то воров не нашли, — отвечал, потягиваясь, опер. — А вот ты даже следов их не нашел, — и закричал: — Подъем, хлопцы!

* * *

— Ты что же, сынок, до милиции слесарил, что ль? — полюбопытствовал сухонький маленький слесарь с меченым оспой морщинистым лицом. Он глядел, как ловко орудует Борис зубилом и молотком, вскрывая замок, снятый с двери колхозной конторы.

— Нет, отец, морячил. А на море всякое приходится делать.