Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Поезд шел быстрее, чем хотелось. За окошком тянулась равнина, сначала плоская, потом всё более неровная. Мелькали деревеньки, беднее с каждой новой сотней километров, пробегали рядки пирамидальных тополей. Некоторые селения и станции сохраняли разрушения, напоминавшие о сентябрьской кампании, но в целом были более-менее залатанными и приведенными в рабочее или пригодное для жилья состояние.

Долгих стоянок почти не случалось, только раз у нас хватило времени, чтобы сбегать на маленький рынок неподалеку от станции и потолкаться среди местных жителей, одетых во что попало, польских полицейских в синих пальто и наших серошинельных солдат.

Большинство увиденных мною на этом торжище лиц, порой со следами недоедания, а порою – сытого самодовольства, оставляло не самое благоприятное впечатление. Обращенные к нам взгляды могли быть угодливыми или дерзкими, но всегда нехорошими и неискренними. Однако, так или иначе, все занимались своими делами, и вскоре нам удалось обменять банку кофе из Голландии – вроде того, каким поила меня Клерхен, – на деревенское сало и пару бутылок «бимбера», самодельной польской водки. Трансакцией остались довольны обе стороны – я с моим спутником по имени Клаус, хозяином банки (свою долю я возместил ему деньгами), и польская дама средних лет в слегка облезлой шубке и со смущенной улыбкой на лице, основательно тронутом жизненным опытом.

Обменом с нею дело не ограничилось. Не успели мы засунуть добычу в сухарные сумки, как перед нами, вынырнув из гомонящей толпы, появился шустрый молодой полячок – из категории личностей с дерзкими взорами. На чистом почти немецком, выдававшем в нем позавчерашнего гимназиста, он решительно заявил: «Приветствую доблестную германскую армию», – после чего стал делать странные жесты, намекая то ли на гранату, то ли на патроны, которые он надеялся получить в обмен на нечто крайне вкусное в рюкзаке. Сделка не состоялась, поскольку Клаус глянул на шустрика так, что тот моментально исчез – с легкостью, выдававшей солидный опыт рискованных операций.

– Этот свое найдет, – пробурчал Клаус, послуживший в свое время в генерал-губернаторстве и знакомый с нравами местного черного рынка.

– Зачем ему? – спросил я.

– Какой-нибудь уголовный тип или, хуже того, бандит из подполья.

– Больше похоже на второе, – почему-то решил я, видимо оттого, что знание языков не вязалось в моем воображении с банальной уголовщиной. Клаус хмыкнул.

– Какая, к черту, разница. Лучше держаться от них подальше. Хотя, с другой стороны, если он подстрелит одного из тех псов, что идут нам навстречу…

Он не договорил, поскольку «псы» подошли совсем близко. Лицо Клауса сделалось каменным. Простые солдаты не любят полевой жандармерии, а та отвечает им взаимностью. Полагаю, мы оба синхронно подумали о бутылках и сале в наших мешках, однако трое патрульных ограничились советом держаться поближе к поезду. Таких, как мы, тут вертелось множество, и мы не представляли особого интереса.

– Славные ребята, – смягчился Клаус. – Дай Бог им вернуться домой.

Я согласился.

* * *

Дальнейший путь – после того как бутылки были осушены, а сало съедено – проходил всё в той же полудреме, когда перестук колес на стыках то навевает сон, а то не дает уснуть, сколь бы сильно тебе ни хотелось. В нормальной жизни подобное путешествие вызовет скуку и желание, чтобы оно поскорее окончилось, но тут, прямо противоположным образом, хотелось, чтобы оно продолжалось бесконечно, – и чем ближе к цели, тем сильнее это желание становилось.

Потом потянулась Волынь, или, как называли ее в прежние времена, Лодомерия. На полустанках у поездов шныряли горластые, не очень красивые девки, предлагавшие всякую снедь, как водится, сало и самодельную водку. Их отгоняли местные полицейские, носившие иную форму, чем синяя польская, а то и вовсе обходившиеся безо всякой, одеваясь кто во что горазд. Разобравшись с бойкими соотечественницами, они, как правило, принимались за торговлю сами, озираясь по сторонам, чтобы не стать, в свою очередь, жертвой нашего военного патруля. Это забавляло Клауса, но отнюдь не мешало ему заниматься торговлей, обеспечивавшей меня, Дидье и пару наших знакомых туземными деликатесами, съев которые мы снова забывались в тревожном полусне.

По переезде через старую советскую границу количество разрушенных домов заметно увеличилось. Население сделалось более хмурым – хотя торговля продолжалась и тут, – полицейские поголовно были вооружены винтовками, количество наших военных на станциях заметно возросло.