Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Чтобы хоть минутку передохнуть от потока бесполезной информации, я предложил господину Паулау коньяку. Отказываться он не стал, но замолчал ненадолго. Прочтя мне небольшую лекцию о достоинствах литовских алкогольных напитков – harelka, zubrouka и miod, – он стал требовать возвращения древних кривских городов Вильни, Смаленска, Вязьмы и, возможно, Мажайска (заглядывая мне через руку, он внимательно следил за орфографией). Потом перешел к вопросам культуры.

– Москва и Польша высасывали соки из моего живого народа. Сколько поэтов, художников, композиторов, которые могли бы принести славу литовско-кривской культуре, было пожрано так называемой русской культурой.

«Скольких неаполитанцев, венецианцев и римлян пожрала бесчеловечная Италия», – насмешливо вторил ламентациям болвана внутренний голос миланского корреспондента. Однако сидевшее передо мною существо не догадывалось о том, что нашептывал мой внутренний голос, и продолжало говорить, говорить, говорить. Мне захотелось извлечь хоть какую-то пользу из его разговорчивости.

– Что вы скажете о нынешней ситуации края? – спросил я его.

– В настоящее время страна процветает под надежной защитой Великой Германии. Большевистская система демонтирована. Кривско-литовская молодежь увлеченно осваивает передовую германскую культуру и технологию. Буквально на днях основано «Белорусское научное товарищество». Открыты…

– Как обстоят дела с партизанами? – не дал я ему развернуться. – Много их у вас в Белоруссии?

Паулау немножко смутился.

– Видите ли, – произнес он, словно бы оправдываясь, – природные условия моей страны таковы, что она невольно привлекает на свою территорию разнообразных лесных бандитов, которых нередко называют партизанами. Но нужно иметь в виду – кривичей-литвинов-белорусов среди них единицы. Это редкие среди белорусов криминальные элементы или же обманутые люди.

– Кем? – спросил я коротко.

– Что? – не понял он.

– Обманутые, – не стал я тратить лишних слов.

Он, не задумываясь, выпалил, как на уроке в средней школе:

– Московитами, коммунистами, поляками, жидами, плутократами. Но настоящих белорусов-кривичей…

– Насколько успешно с ними борются?

– С кем?

– С партизанами.

Паулау принялся уверенно рапортовать.

– Прилагаются всемерные усилия. Великогерманская империя делает всё возможное для умиротворения страны. Белорусские патриоты, рискуя жизнью, принимают участие в акциях по пацификации зараженных советизмом и полонизмом населенных пунктов и по ликвидации бандитских формирований. Как патриот и националист я должен подчеркнуть – их участники являются преступниками и не заслуживают ни малейшего снисхождения. Язву советизма и полонизма, поразившую нашу родину, мы выжигаем каленым железом. Лично я могу лишь сожалеть, что не могу выехать на свою многострадальную родину, чтобы принять там деятельное участие в священной борьбе против…

Я слушал мерзавца и в какой-то момент отчетливо увидел перед собою убийцу. Вали, Нади и сотен тысяч других ни в чем не повинных людей. В Крыму, на Украине, в Белоруссии и в тысяче прочих мест. И мне тоже захотелось убить. Его – желательно прямо сейчас.

– Вы закончили, любезный? – резко оборвал я подлеца на середине фразы.

Он оторопело на меня поглядел. Разумеется, он не окончил, а только лишь начал очередную идиотскую сентенцию.

– Я вас спрашиваю – вы закончили?

Паулау пожал своими узкими плечиками.

– Еще не совсем. Моя родина… Наша земля… Патриоты, националисты…

И вот тут всё то, что на протяжении доброго часа булькало, кипело и клокотало во мне, внезапно вырвалось наружу. Я утратил контроль – над собой.

– Слушай, ты, козопас…

Местоимение «ты» и любимое словечко Грубера прозвучали в гостиной как гром. Мой плюгавый собеседник содрогнулся всем телом. Во взгляде промелькнул испуг. Вежливый итальянец исчез, переродился. А тот, что остался, откровенно наслаждался смятением доктора Паулау.

– Если ты сию минуту не исчезнешь, – сказал я ему очень тихо, – я спущу тебя с лестницы. Понял? А может, просто возьму и пристрелю. На правах представителя высшей расы.

Он еще не понял. И чтобы ускорить процесс понимания, я добавил по-русски:

– Пошел ты на…

Страх, что я приметил мгновенье назад, оказался ничем по сравнению с ужасом, исказившим мордочку несчастного недоноска при звуках родного языка. Понять его было нетрудно – если вспомнить о моей способности точно воспроизводить произношение и интонацию. В данном случае интонацию угрюмого бандита из лагеря восточных добровольцев под Симферополем. Возможно, он принял меня за советского диверсанта. Для большего эффекта я сунул руку в карман. Паулау кинулся к двери.

Когда на лестничной клетке стих топот его башмаков, я осторожно выглянул в окно. Испуганный докторишка рысью скакал через улицу. Пару раз оглянулся и сгинул. А я заскрипел зубами. В ярости и злобе на себя. Велик подвиг – воспользовавшись страхом, что вселила в туземцев непобедимая Великая Германия, до смерти напугать глупого и никчёмного человечишку. Прекрасно помня при этом, что Надю и Валю убил оберштурмфюрер Фридрих Лист.