Подвиг «Тумана»

Это был Иван Быльченко. Он с разбегу ворвался в пламя и стал торопливо отдавать крепления глубинных бомб. Потом на секунду выскочил из огня, сбросил с себя горящую фланелевку и ринулся обратно. Тяжелые, многопудовые бомбы одна за другой полетели за борт.

Не обращая внимания на визг осколков, Шестаков ровными шагами мерил палубу мостика. В уголке его упрямо сжатых губ торчала давно погасшая папироса. Изредка он бросал беспокойные взгляды в сторону скрытой дымом кормы.

— Рулевое управление действует! — радостно доложил будто выросший из-под земли Константин Семенов.

— Хорошо, — невозмутимо бросил командир. — Лево на борт!

— Есть! — ответил рулевой и, орудуя одной левой рукой, завертел штурвал. Правая рука Семенова чуть выше локтя была пробита осколком. Из-под манжета форменки сочилась кровь.

Когда нос «Тумана» стал заметно склоняться влево, Шестаков улыбнулся краешком губ и, отвернувшись от ветра, зажег папиросу.

Корабль снова лег на боевой курс, и сразу заговорило носовое орудие «Тумана».

— Бей их! — зло выкрикивал, заряжая пушку, старшина Бессонов.

Из всего орудийного расчета в живых остался он один. Но пушка продолжала вести огонь. Бессонов сам подносил снаряды, сам заряжал, сам наводил орудие на цель. Один из посланных им снарядов ударил в борт эсминца. Над вражеским кораблем взметнулся столб огня и дыма.

— Ага, получил, гад! На еще!.. — разгоряченный боем Бессонов хватал снаряд за снарядом и быстро заряжал пушку. На помощь ему прибежал раненый Яков Колывайко, наводчик кормового орудия. Голова матроса была стянута бинтами. Сквозь их белизну проступали алые пятна крови.

Позади мостика «Тумана» с оглушительным грохотом разорвался снаряд. Взрывная волна разбросала людей, находившихся поблизости от места взрыва. Рулевой Семенов со стоном схватился за раненую руку и упал грудью на рулевую тумбу.

«Туман» снова перестал управляться. Тросы руля были перебиты осколками, и штурвал свободно накатывался то на один, то на другой борт. Наскоро перетянув раненую руку бинтом, Семенов снова полез в румпельное отделение.

Осколками следующего снаряда, разорвавшегося перед мостиком, был ранен командир корабля.

Шестаков всплеснул руками, будто хотел поймать что-то над головой, и закрыл искаженное болью лицо ладонями. Из-под пальцев по серой щеке поползла широкая струя крови.

— Командир ранен! Командир… — раздался чей-то испуганный выкрик и оборвался, скомканный спокойным приказом Рыбакова:

— Прекратить шум! Санинструктора Петрушу на мостик!

— Ничего, я сам. Ничего… — шептал запекшимися губами Шестаков. — Мне уже лучше… Ничего…

Прибежал Иван Петруша.

— Дайте бинт… Я сам, — слабым голосом попросил Шестаков и снял с головы фуражку. — Идите к раненым, Петруша. Я справлюсь сам. Идите.

— Товарищ командир, разрешите…

— Я приказываю, Петруша… Идите!

Санинструктор оставил Шестакову бинт, склянку с йодом и быстро спустился с мостика.

Шестаков присел на вынесенную из штурманской рубки разножку.

— Теперь совсем хорошо, — перебинтовав голову, облегченно вздохнул командир и поднялся на ноги.

…Фашистские эсминцы охватили «Туман» полукругом. Артиллерийская канонада не утихала. Враг хорошо пристрелялся по лишенному управления, полуразрушенному сторожевику. Снаряды с воем пролетали над кораблем. Падая в воду, они выбивали из моря огромные водяные столбы. Свежая моряна и течение медленно сносили окутанный дымом, изрешеченный снарядами корабль в сторону черневшей на горизонте полоски советской земли. Многие тумановцы были ранены по два — три раза, но до тех пор, пока в теле сохранялось хоть немного силы, ни один из них не покинул своего боевого поста.

«Туман» продолжал биться с врагом. Один против трех больших, хорошо вооруженных немецких боевых кораблей дрался еще недавно мирный траулер. Его единственная уцелевшая пушка посылала снаряд за снарядом в фашистов, и ее резкого, звонкого уханья не мог заглушить адский грохот тяжелых вражеских орудий.

— Леонид Александрович, — обратился командир к Рыбакову, — узнайте точно, сколько людей выбыло из строя…

Договорить он не успел. Снаряд ударил в правое крыло мостика. Шестаков упал замертво, не промолвив ни слова. Рыбаков был ранен в левое плечо и в руку.

— Командира убило! — выкрикнул сигнальщик.

Печальная весть быстро разлетелась по кораблю.

Люди ожесточились еще больше. В их переполненные ненавистью души влилась еще и жажда мести за любимого командира.

Командование кораблем принял на себя лейтенант Рыбаков.

Стрельник узнал о гибели командира на санитарном пункте. Он тут же поспешил на мостик.

«Надо повидать Рыбакова. Поговорить с ним, подбодрить», — решил он и с этими мыслями покинул кают-компанию.

Но увидеться с Рыбаковым комиссару не пришлось. Недолго пережил Стрельник своего боевого друга Льва Шестакова.

Комиссар вышел на верхнюю палубу и здесь был сражен осколком разорвавшегося у борта снаряда. Горячий кусочек иззубренного металла впился ему в висок. Стрельник зажал рану рукой, глянул вокруг затуманившимися глазами и упал на палубу.

Когда вызванный радистом Блиновым Иван Петруша подбежал к нему, комиссар был уже мертв.