Подвиг живет вечно (сборник)

В Моравско-Силезских Бескидах, на месте приземления в марте 1945 года возглавляемой Копалеком десантной группы, благодарные жители Моравии соорудили из камней памятный знак. Он напоминает людям, что в годы второй мировой войны при освобождении Чехословакии от немецко-фашистских захватчиков подвиги бойцов интернациональной разведгруппы приближали победу над фашизмом. Их подвигу жить вечно.

Александр Сгибнев ЕЕ ЗВАЛИ ТАНКА

1. Предисловие к подвигу

Две девушки, две недавние университетские подруги: одна — в неотступной ярости, другая — в беззащитной подавленности — стояли друг против друга.

— Я проклинаю, Кристина, твое отступничество.

Глаза говорившей все более темнели, наливаясь гневом.

— Проклинаю нашу с тобой дружбу, проклинаю любовь к тебе — я ведь так тебя любила! А ты едешь в Берлин и будешь учиться. У кого? У фашистов! Это отвратительно…

Одной из них, Кристины, давно уже нет на свете. С другой, по-прежнему черноволосой, хоть и вошедшей в звание бабушки, оставшейся до удивления молодой в чувствах, в душевной приподнятости, мы сидим в ее маленьком институтском кабинете. Она то и дело сокрушенно опускает голову и плачет, тихо, безутешно.

— Если бы я знала тогда. Если бы знала… Больше всего меня угнетает, что она перед казнью, в последний жизненный миг свой могла вспомнить именно эту нашу тяжкую размолвку, мои несправедливо жестокие слова…

Потом, дома, она покажет детскую, где выросли ее сыновья, все трое: на стене, в обрамлении цветов-бессмертников, портреты Георгия Димитрова, Владимира Ильича Ленина, Николая Вапцарова, Владимира Заимова, наших фронтовых героев — Виктора Талалихина, Александра Матросова, Зои Космодемьянской, Олега Кошевого и ее подруги — Кристины Яневой.

Дети видели эти портреты со дня своего рождения, они сопровождали их возмужание и встречают сейчас, когда, ведомые любовью, они время от времени наведываются в родительское гнездо. Вновь и вновь вглядываются сыновья в фотографию Кристины Яневой, для них сызмальства — тети Кристины.

— Прошу вас, если будете писать, не указывайте моей фамилии, — говорит на прощанье хозяйка. — Мне и без того нестерпимо стыдно перед мужем и детьми, перед теми, с кем дружила в те далекие трудные годы. И в первую очередь перед ней, перед моей вечной сестрой.

Многие-многие годы возвращалась к ней Кристина. И вот вернулась. И разве к ней одной? К друзьям, в памяти которых живет свято. К Болгарии, чьей верной дочерью была и оставалась всегда. И к России.

Вскоре после победы над фашизмом пронесся слух: Янева-то была, оказывается, разведчицей. Потом, стараниями историков-исследователей, появлялись уточнения: как разрабатывалась легенда, как удалось перехитрить германское посольство в Болгарии, чтобы послать Кристину Яневу на стажировку в Берлинский университет. Вот почему — понимаете? — свернула она свою общественную работу, перестала бывать на публичных свободных диспутах, будораживших молодежь, избегала даже мимолетных встреч с теми, без кого еще вчера не могла прожить и часа…

«А мы-то!» — горестно казнят себя сверстники Яневой. Но в чем их вина? Они же действительно не ведали ничего! Уж на что дотошны гестаповцы, коими была наводнена в ту пору София, и те ни о чем не догадывались. Видимо, подпали под гипноз, поскольку рекомендательное письмо-после нескольких бесед — вручал ей лично посол фон Бекерле, преуспевающий дипломат.

…Поезд на Берлин уходил поздним осенним вечером, в темноте незаметно растворились звезды, лишь над горой Витошей, ее родной Витошей, краснела едва приметная издали сигнальная лампочка. На газетном листе, оставленном на приоконном столике тетей Златкой Караяневой, нет, не тетей, а мамой, мамой, ведь с пяти лет воспитывалась у нее, смутно виделись цифры: 1942…

2. Огонь зажигается от огня

А подруги проводить не пришли. Ни одна. Когда ей пришлось объявить о своем отъезде, в их взорах вспыхнуло неприкрытое отчуждение, неприязнь, боль.

У тети глаза тоже не были такие, как прежде, добрые, — в них застыла растерянность, недоумение, угнетенность всем происходящим.

Страшно, как страшно… Кристине хотелось разрыдаться, хотелось крикнуть: да поверьте мне, люди, бесконечно близкие люди, ни в чем я не виновата перед вами, во всем — и в мыслях, и в дыхании, и в делах, что предстоят, — я остаюсь с вами, но не могу сказать об этом… Нельзя, нельзя!