Подвиг живет вечно (сборник)

Колеса под вагоном стучат, стучат. Дорога бежит в неизвестность, как потом окажется — в бессмертие. Я же, спустя десятилетия, подолгу сижу в музее истории революционного движения Болгарии и с волнением ищу начало той дороги, начало биографии, что до сих пор воспламеняет сердца. Документов сохранилось мало, ведь война прокатилась по этой земле, но научные сотрудники музея сделали, казалось, невозможное: они по крохам восстановили биографию Кристины Яневой, опросив множество людей, собрали ее письма родным и знакомым, в том числе из Германии; как живая, смотрит Кристина с фотографий, покинувших семейные архивы. Лицо пленительно красиво. Особенно покоряют глаза — большие, радостные, затененные густыми ресницами. «Здравствуйте, кто меня помнит, здравствуйте, новые поколения, я всегда с вами?» — будто въяве доносится ее голос — одухотворенный, чистый.

— Вот основные даты ее пути, — с грустью и гордостью одновременно произносит Мария Челебийская, заведующая отделом фондов музея и секретарь парторганизации. — Смотрите, всего несколько страничек, а повесть можно написать — повесть о несгибаемом племени антифашистов, патриотов, бойцов…

Вглядимся, вчитаемся в эти даты. Родилась Кристина 30 октября 1914 года. Село Височен на карте не обозначено, даже на окружной. «Это все равно что хутор у вас в старой России», — комментирует Челебийская. И через минуту, отыскав нужный документ, добавляет: «Село маленькое, а известное — своим бунтарством, непокоренностью. Неукротимым бунтарем был и отец Кристины — Иван Янев, бунтарем-революционером, о нем и газеты писали». Златка Караянева, мы уже говорили, что это тетя Кристины, в своих воспоминаниях утверждает, что не было для девочки героя притягательнее, чем отец. Когда Янева-старшего арестовали, он под пытками ни одного своего товарища не выдал. Когда осудили на смертную казнь, он не упал на колени в мольбе о снисхождении. «Я никогда его не забуду!» — говорила не раз Кристина дорогой своей Златке.

— Буду во всем достойна отца! — прошептала Кристина, обнимая тетю, когда до отхода поезда София — Берлин оставались последние мгновения. — Поверь, буду достойна…

«Достойна отца? И это говоришь ты, предав самое святое?» — Златка Караянева не скрывает, что именно так она думала тогда, возвращаясь с вокзала домой. Она не строит из себя провидицу, как делают порой родственники героев. Лишь потом, когда узнала все, поняла, что значили прощальные слова Кристины, чем клялась она, идя навстречу смертельной опасности.

Нет, не на пустом месте вырастают личности. Огонь зажигается от огня. Трудно, почти невозможно распознать, что от кого перешло в тебя конкретно, но любимый человек, которому ты поклонялся, остается с тобой навсегда, остается вечной заряжающей частицей, духовным наставником.

Один из сотрудников музея рассказывал:

— Узнав, что мы собираем документы о Кристине Яневой, пришел к нам ее сокурсник по университету, вспоминал с трепетным душевным подъемом, что видел недавно альбом, в котором рукой Кристины написано: «Георгий Димитров — вот великий герой!» Как, спрашиваем, могла появиться та строка, в связи с чем? Да вы забыли, отвечает, что шел тогда тысяча девятьсот тридцать третий год? Лейпцигский процесс…

Чтобы написать: «Георгий Димитров — вот великий герой!» — надо эти слова пропустить через сердце, через мысль, через убеждение. И не устрашиться полуфашистского полицейского режима — след-то остается на бумаге! Многие болгарские ветераны с волнением вспоминают, как сходились они послушать радиорепортажи из Лейпцига: Геринг, уверенный в победе над болгарским коммунистом, разрешил прямые трансляции из зала судилища. Кристина тоже не раз слушала Лейпциг. Потом наиболее неутомимые из активистов садились за листовки, чтобы информационные сообщения из Германии, с процесса над Димитровым, знало как можно больше людей. Мне, пока я собирал материал для этого очерка, десятки болгар старшего поколения пересказывали последнее слово Георгия Димитрова именно по листовке, распространявшейся на предприятиях Софии, в учебных заведениях, на улице. Раздвинув время, как тогда, в тридцать третьем, набатно звучит голос:

— Я допускаю, что говорю языком резким и суровым. Моя борьба и жизнь тоже были резкими и суровыми. Но мой язык — язык откровенный и искренний…

Я защищаю себя самого…

Я защищаю свою собственную коммунистическую революционную честь.

Я защищаю свои идеи, свои коммунистические убеждения.

Я защищаю смысл и содержание своей жизни.

Слушая заключительную часть димитровской речи, люди в волнении непременно вставали. Да и в самом деле, можно ли клятву вождя воспринимать иначе?

— Мы, коммунисты, можем сейчас не менее решительно, чем старик Галилей, сказать:

«…И все-таки она вертится!»

Колесо истории вертится, движется вперед…

И это колесо не удастся остановить ни истребительными мероприятиями, ни каторжными приговорами, ни смертными казнями. Оно вертится и будет вертеться до окончательной победы коммунизма!