Так мы и ехали, на сердце у меня было тяжело, но тут Наполеон заговорил, и я начисто позабыл о своих печалях.
– Я не мог уснуть, пока не узнаю об исходе погони, – сказал он. – Эти бумаги обошлись мне дорого. Не так много старых солдат у меня осталось, чтобы за ночь потерять двоих.
Я похолодел.
– Застрелили только полковника Депьена, государь.
– А капитан Тремо получил удар саблей. Подоспей я чуть раньше, возможно, он остался бы жив. Мерзавец ускакал полями.
Я вспомнил всадника, которого заметил незадолго до встречи с императором. Подлец объехал меня стороной. Если б я только знал, а Фиалка не была ранена, он поплатился бы за убийство старого солдата. Я с грустью вспоминал, как искусно тот владел саблей, и думал, уж не больное ли запястье погубило его, когда Наполеон заговорил снова.
– Да, бригадир, теперь вы – единственный, кто узнает, где спрятаны документы.
Возможно, виной тому была игра воображения, друзья мои, но мне показалось, что в голосе императора проскользнули совсем не грустные нотки. Однако тяжелое предчувствие мигом развеялось, стоило ему продолжить.
– Да, я дорого заплатил за свои бумаги. – Наполеон коснулся груди, и я услышал, как хрустит сверток. – Ни у кого еще не было таких преданных слуг, ни у кого от начала мира.
Мы подъехали к месту поединка. Поодаль на дороге виднелись полковник Депьен и тот, кого мы застрелили, а их лошади довольно пощипывали траву под тополями. Прямо перед нами распростерся Тремо, сжимая в руке сломанную саблю. Мундир его был расстегнут, на белой рубахе, словно платок, темнела запекшаяся кровь. Под огромными усами капитана тускло поблескивали стиснутые зубы.
Император соскочил на землю и наклонился над погибшим воином.
– Он служил мне со времен битвы под Риволи, – вздохнул император. – Старый ворчун, ты ведь прошел со мной Египет.
И голос этот вернул солдата из мертвых. Его веки дрогнули, он шевельнул плечом, и рукоять сабли немного сдвинулась. Тремо хотел приветствовать императора. Затем рот старика открылся, рука упала, и обломок сабли звякнул о дорогу.
– Пусть все мы умрем с такой доблестью, – сказал Наполеон и поднялся.
– Аминь, – от всего сердца добавил я.
Шагах в пятидесяти стоял крестьянский дом. Хозяин, разбуженный стуком копыт и выстрелами, выбежал на обочину. Теперь мы его заметили. От страха и удивления бедняга дар речи потерял и лишь таращил глаза на императора. Мы нашли, кому поручить заботу о мертвых и лошадях. Я решил взять серого коня, а Фиалку оставить у крестьянина. Тот не вправе был присвоить мою кобылу, а вот насчет скакуна де Монлюка у нас мог выйти спор. Кроме того, не стоило забывать о ранах моей ненаглядной, ведь впереди была долгая дорога.
Император молчал. Возможно, гибель Депьена и Тремо еще лежала у него на сердце тяжким грузом. Он всегда вел себя сдержанно, а уж в эти дни, когда ему то и дело докладывали о победах врагов или неудачах друзей, и вовсе был не расположен к приятным беседам. Тем не менее он вернул драгоценные бумаги, которые совсем недавно считал безвозвратно потерянными, а помог ему не кто иной, как Этьен Жерар. Я чувствовал, что заслуживаю немного внимания. Наверное, императору в голову пришла такая же мысль. Когда мы наконец свернули с парижской дороги и углубились в лес, Наполеон без всякой просьбы завел разговор обо всем, что я хотел услышать.
– Что касается документов, – начал он, – то, как я уже говорил, знать, где они спрятаны, будем только мы с вами. Мамлюк отнес лопаты в голубятню, но я ничего ему не объяснил. Вывезти бумаги из Парижа решили еще в понедельник. В тайну я посвятил троих – двух мужчин и женщину. Этой даме я доверил бы и свою жизнь. Кто из мужчин меня предал, я не знаю, однако думаю, что смогу это выяснить.
Мы ехали в тени деревьев, я не видел его, но слышал, как он похлопывает по голенищу хлыстиком и втягивает носом понюшку за понюшкой – так он часто делал в минуты волнения.
– Вам, конечно же, интересно, почему негодяи не остановили карету в столице, а ждали до самого Фонтенбло.
Сказать по чести, я над этим не задумывался, однако решил не разочаровывать его в своей сообразительности и ответил, что вопрос и в самом деле любопытный.
– В таком случае вышел бы скандал, да к тому же они могли и бумаг не получить. Чтобы обнаружить тайник, пришлось бы разобрать карету на части. О да, Талейран хорошо все продумал – он всегда этим славился – и людей подобрал тщательно. А мои все же оказались лучше.