Стоит ли повторять вам, друзья, что все это говорил мне сам император, пока мы шагом ехали среди черных теней и залитых лунным светом полян. Каждое слово навеки врезалось мне в память. Возможно, я еще напишу обо всем, и потомки наши будут меня читать. Император, не таясь, говорил о прошлом и будущем, рассказывал мне о преданности Макдональда и вероломстве Мармона, о маленьком короле Римском, которого вспоминал с такой же нежностью, какую испытывает к единственному сыну любой папаша-буржуа. Наполеон думал о своем тесте, австрийском императоре, и надеялся, что тот станет посредником между ним и врагами. Я не смел вставить и слова, памятуя, как он меня одернул, и молча ехал рядом. Никак не верилось, что великий государь, тот, от чьего взгляда у меня мурашки бежали по коже, и в самом деле открыл мне душу. Наполеон сыпал отрывистыми, торопливыми фразами, слова летели наперегонки, точно кони эскадрона, скачущего галопом. Возможно, он просто устал от намеков и тонкостей придворного языка и рад был случаю высказать все как есть простому солдату.
Вот так мы с императором – даже много лет спустя сердце мое загорается от гордости, стоит произнести эти два слова вместе, – мы с императором ехали через лес Фонтенбло и наконец добрались до голубятни. Справа от разрушенного дверного проема стояли три лопаты. Я увидел их и прослезился, вспомнив о тех руках, для которых их предназначили. Император схватил одну, я – другую.
– Быстрее! – сказал он. – Рассвет скоро, а нам еще надо вернуться во дворец.
Мы выкопали яму, положили бумаги в кобуру моего пистолета, чтобы защитить их от сырости, и закопали. Тщательно разровняв землю, мы положили сверху большой камень. С тех пор как император служил артиллеристом и наводил свои орудия на врага во время осады Тулона, ему вряд ли приходилось выполнять столько черной работы. Дело было еще и наполовину не сделано, а он уже вытирал пот со лба шелковым платком.
Когда мы вышли из старой голубятни, между стволами деревьев брезжил серенький утренний свет. Наполеон собрался вскочить в седло, я встал рядом, чтобы ему помочь, и тут император положил руку мне на плечо.
– Мы спрятали здесь бумаги, – строго произнес он, – и здесь же вы оставите всякую мысль о них. Никогда не вспоминайте о том, что произошло, если только вам не вручат послание, написанное моей собственной рукой и скрепленное моей личной печатью. С этой секунды вы обо всем забыли.
– Слушаюсь, государь.
До окраины города мы добрались вместе, а дальше Наполеон пожелал ехать один. Я отдал честь и хотел уже развернуть коня, когда император меня остановил.
– В лесу легко запутаться, – сказал он. – Как по-вашему, мы их закопали в северо-восточном углу?
– Что закопали, ваше величество?
– Бумаги!
– Какие бумаги, государь?
– Боже милостивый! Да те самые, которые вы мне вернули!
– Простите, я не понимаю, о чем вы.
Лицо Наполеона побагровело от гнева, а потом он вдруг рассмеялся.
– Отлично, бригадир! Я начинаю думать, что вы не только отличный гусар, но и превосходный дипломат.
Вот какое необыкновенное приключение сделало меня другом и доверенным лицом императора. Возвратившись с Эльбы, он решил подождать, пока власть его не укрепится, и не стал выкапывать бумаги. Они так и остались в старой голубятне, когда Наполеон отправился в изгнание на остров Святой Елены. Вот когда он захотел передать их в руки своих сторонников. Как потом оказалось, он отправил мне три письма, но их перехватили тюремщики. Наконец император предложил оплачивать свое содержание и слуг – а он легко мог это сделать, обладая таким огромным состоянием, – только бы письма доставили адресату нераспечатанными. В просьбе отказали, и до самой смерти Наполеона в двадцать первом году бумаги оставались в тайнике. Я бы рассказал, как мы с графом Бертраном их выкопали и кому они достались, только вот рановато еще раскрывать все карты.
Когда-нибудь вы еще услышите об этих документах и поймете: хоть сам Наполеон давно уже покинул сей мир, Европа до сих пор дрожит при одном звуке его имени. В тот день вы вспомните Этьена Жерара и скажете своим детям, что эту историю поведал вам единственный человек, оставшийся в живых со времени тех загадочных событий. Тот самый, кого искушал маршал Бертье и кто возглавил безумную погоню на парижской дороге. Это ему император оказал честь своим объятием, это его взял он с собой в лес Фонтенбло.
Почки распускаются, и звенят уже птичьи голоса. При свете дня вы, друзья мои, найдете себе занятие поинтереснее, чем слушать байки старого солдата. И все-таки сохраните мои рассказы в памяти, поскольку весна придет к нам еще не раз, прежде чем Франция увидит такого великого государя, как тот, кому мы с гордостью служили.
Приключения бригадира Жерара
Глава I
Как бригадир лишился уха
Старый бригадир Жерар, сидя в кафе, рассказывал: