Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России

Убедившись, что около мыса Головачева не предстоит надежды открыть надлежащий вход в лиман, я обратился с этой целью к противоположному материковому берегу, почему на другой день, то есть 25 июня, при южном ветре транспорт лег на северо-запад вдоль видимой отмели. Для ограничения же ее с моря я послал шлюпку с мичманом Гроте, приказав ему, дойдя до оконечности этой отмели, встать на кошку. К 6 часам вечера транспорт, следуя вдоль отмели по глубинам от 6 до 7 сажен (11–12,8 м), пришел на меридиан ее оконечности, лежащей от низменного материкового берега в полутора милях (2,7 км). На фарватере, идущем между отмелью и берегом, на глубине 6 сажен (11 м) мы встали на якорь. С утра 26 июня, при юго-юго-западном ветре начали лавировать к конусообразной горе, лежащей за мысом Ромберга и казавшейся островом. Гора эта представляет самый отличительный пункт для входа в лиман с севера; я назвал ее горой князя Меньшикова ^{54}. Делая небольшие галсы и поворачивая у берега и около отмели на глубине 3 сажен (5,5 м), мы ограничивали таким образом путь, ведущий в лиман, в середине которого глубина была от 5 до 4 сажен (9,1–7,3 м). К берегу и банке эта глубина постепенно уменьшалась, а не доходя до мыса Ромберга, мы, близко держась к берегу, сели на мель, но скоро стянулись и, по случаю наступавшего большого тумана, на глубине 4½ сажен (8,2 м) встали на якорь. К 12 часам дня 27 июня ветер задул от юго-запада, и туман очистился; мы снялись с якоря, имея впереди шлюпки, легли на восток-юго-восток и на глубине от 4½ до 4 сажен (8,2–7,3 м) в 4 часа пополудни вошли в лиман Амура. Здесь, на глубине 4½ сажен (8,2 м) и вязком илистом грунте, встали на якорь на Северном лиманском рейде, названном мной так потому, что эта местность действительно представляет удобный рейд. Он защищен с севера тянущейся от мыса Головачева лайдой, обсыхающей при малой воде в середине, с запада и с востока — берегом Сахалина и материковым берегом, с юга же — отмелями, между которыми идут лиманские заводи и каналы.

С этой части лимана мы начали исследовать его на транспорте и шлюпках с целью ознакомиться с его состоянием и отыскать фарватер к югу. Встреченные при этом неправильные и быстрые течения, лабиринты мелей, банок и обсыхающих лайд и, наконец, постоянно противные свежие ветры, разводившие сулои и толчеи на более или менее глубоких между банками заводях, в которые неоднократно попадал транспорт и часто становился на мель, делали эту работу на парусном судне, не имевшем даже паровой шлюпки, тягостной, утомительной и опасной, так что транспорт и шлюпки весьма часто находились в самом критическом положении[31]. Много надобно было энергии, чтобы при таких обстоятельствах твердо идти к предположенной цели.

Все эти первоначальные исследования северной части Амурского лимана ясно показали, что для составления плана дальнейших исследований, которые могли бы привести к разрешению главного вопроса — доступны ли устье Амура и его лиман для мореходных судов, — необходимо было сделать предварительную рекогносцировку Амурского лимана к югу. В этих-то видах я и послал на шлюпках мичмана Гроте и лейтенанта Козакевича. Гроте приказано было, следуя вдоль западного берега Сахалина, узнать, не имеется ли сообщения лимана с заливом Байкал, и определить состояние и глубины канала, идущего вдоль этого берега к югу. Козакевичу поручено, следуя вдоль материкового берега, постараться достигнуть устья Амура и собрать сведения как о состоянии этого устья, так равно и о части лимана, лежащей против него.

По возвращении на транспорт мичман Гроте сообщил, что залив Байкал с лиманом не имеет сообщения, что, следуя вдоль берега Сахалина к югу, он попадал на глубины между обрывистыми банками, от 5 до 8 сажен (9,1—14,6 м), и достиг отмели, тянувшейся от Сахалина поперек лимана к западу, к возвышенному материковому берегу. Эта отмель, казалось, заграждала вход в лиман из Татарского залива, создавая, таким образом, впечатление, что Сахалин — полуостров.