Подводная лодка (The Boat)

Даже если предположить, что нам удастся всплыть, какая польза будет от нашего оставшегося в рабочем состоянии дизеля? Намеревался ли Командир проползти через кольцо британских кораблей на одном двигателе? Повторить процесс? Это вряд ли. А гребные электромоторы? Они могут быть в порядке, но я не мог поверить, что в наших поврежденных аккумуляторных батареях содержится энергии больше, чем на несколько оборотов винтов. Хотя — даже несколько оборотов могут сделать фокус, когда U-A окажется легче.

Мои мысли метались туда и сюда. Едва надежда пускала корни, как тут же возвращались сомнения. Даже если — тогда что дальше? В лучшем случае — шанс спастись вплавь. Но не ночью. Это будет полнейшим безумием. Что на уме у Командира? Мы не можем покинуть лодку в темноте — никто и никогда не найдет нас. Старик должен раскрыть свои намерения. Если бы я только знал, о чем думают остальные, но рядом никого не было. Стармех и его заместитель должны были быть в корме. В отличие от меня, у них было дело, которое надо делать.

Старая уловка: сконцентрируйся на чем-то определенном — например, скала в движущихся песках. Чем больше я думал, тем более богатыми становились мои галлюцинации. Сдаться означало впасть в сумасшествие, поэтому я пытался строить острова в водовороте незапретных образов.

В моем сознании промелькнуло слово «петуния». Я пробормотал его три раза сам себе. Появилась чередующаяся игра цветов: лиловый, красный, розовый, белый. Петуния, родственник белладонны, цветы в форме воронки с вычурными бахромчатыми краями. Волосистые листья, боящиеся заморозков.

Цветы — хороший предмет для размышлений. Я попробовал слово «герань» и немедленно — в дополнение к запаху — вспомнилось тактильное ощущение: вельветовая кожа размашистых сине-зеленых листьев. Сорт семужно-красный, с наклоненными стеблями и блестящей листвой. Карминно-красные пеларгонии. Они вырастали до окон деревенских домов, масса цветков по пояс высотой. Много жирного навоза — вот в чем был секрет. Зимой их надо ставить в подвал. Не надо слишком много воды, или они начнут гнить. Отщипывать побеги. Особая разновидность: пеларгонии с листьями цвета слоновой кости.

Мои губы беззвучно лепили еще одно слово во рту: «псевдоплатан». Что рифмовалось с псевдоплатаном? Таран, обман, шаман?[61] Как бы там ни было, что такое псевдоплатан? Acer pseudoplatanus: клен, претендующий быть платаном — сикамор. Сикамор, семафор, мухомор… я повторял слова из трех слогов, как гипнотическую формулу.

На поверхность выскочило слово «бегония». Я вцепился в него. Клубни как маленькие коричневые кулачки, которые трудно обнаружить в почве. Их нужно вытащить, если хотите, чтобы пышные и маслянистые на вид цветы распустились рано.

Мне страстно хотелось говорить вслух, услышать свой собственный голос. Тишина подавляла. Никакого мягкого гудения или какой-либо пульсации, даже никакого механического шепота. Наш пульс остановился. Безжизненность со всех сторон — железо, сталь, краска. Мы были стальным саркофагом, безжизненной грудой металлолома.

Я мог бы уклониться от патруля, если бы захотел, но нет — я должен был оправдать свое существование боевым походом со Стариком.

Каждый раз, когда я пытался представить себе Скалу, на мой внутренний экран проецировалась старая диорама. Я видел картинку крутого и обрывистого Гибралтара, выделяющегося бирюзовым силуэтом на фоне малинового неба. Корабли на переднем плане были пузатыми парусниками, а не современными эсминцами. Целый рой их, все выкрашены в коричневый цвет, и каждое украшено рядом мыльных пузырей, которые должны были изображать то, что их пушки калибра в четырнадцать фунтов только что дали залп бортом.

Мне снова пришлось снять зажим для носа. Если это было возможно, вонь стала еще хуже. Чтобы противостоять тошноте, пока я дышал через рот, я спасался в приятных обонятельных иллюзиях: фиалки, лилии, петрушка, чабрец.

В порыве самозащиты я переключился на неприятные запахи: семена коровьего пастернака, одно из моих самых ярких отвратительных воспоминаний, напоминавшее запахи клетки с тигром. Обваренный гусь — о-о-о! От застоялого запаха влажных ощипанных перьев меня чуть было не вырвало, даже всего лишь от воспоминания.

А теперь целый ливень запахов, которые я не мог сразу распознать. Живые запахи, но мне пришлось напрячь свою память, прежде чем я узнал их. Вот этот, к примеру… Резкий, сладковатый, загадочный. Я долго не мог определить его. Ну конечно же! Морские свинки — наша комната для игр. Я мысленно видел все детали мебели, аквариум на окне — даже полосатые раковины водяных улиток, прилипавших к внутренней стороне стекла и чистившие его.

Новый запах приплыл ко мне, не похожий ни на что. Я немедленно узнал его: формовочный песок. Представил высокие залы нашего литейного цеха, где воздух весь был пропитан этим запахом. Большие черные кучи формовочного песка лежали повсюду, за исключением тех мест, где рабочие аккуратно сметали их вокруг прикопанных литейных форм. Это выглядело так, будто драгоценные саркофаги очищали от черной земли.

***