Подводное течение

Вот теперь я окончательно в шоке. И напуган.

— Что? нет! — обиженно ответил я. — Слушайте, то, что я упал в реку не означает, что я пытался убить себя. Господи!

— Успокойся. Это просто вопрос, никто тебя ни в чем не обвиняет, — попыталась успокоить меня мама.

— Но пытаться убить себя? Зачем мне это делать? — сердито требую я пояснений. — Поверьте, я рад жизни. Серьезно. Я вам не дядя Бад, знаете ли!

После этого моего восклицания мама побелела, как полотно. Она опустила голову и губы у нее задрожали.

— Кэл! — рявкнул отец.

— Забудь, Дон, — попросила мама, так и не подняв головы. — Просто забудь.

Зря я, конечно, помянул дядю Бада вот так вот; мама очень тяжело пережила все тогда.

— Прости, — извинился я. — Мне просто не понравилось то, что вы говорили. Слушайте, хоть я и не помню что случилось со мной, но уверен, что никакого отношения к суициду это не имеет. Понимаете?

Мама молча изучала столешницу глазами, блестящими от слез.

— Ладно, Кэл, — наконец-то заговорил отец.

Мама снова вернулась к завтраку и начала возить по тарелке остатки своего тоста. Отец же, тяжело вздохнув, снова уткнулся в газету.

За столом повисла неловкая тишина. Я попытался продолжить есть, но желудок словно свело.

Я все еще не могу прийти в себя от того, что отец сидит за столом. В пижаме!

Вспомнились четыре зубных щетки — он, что живет здесь или я чего-то недопонимаю? Нет, этого быть не может… мама бы ни за что такого не допустила. Или допустила?

Отец снова отхлебнул кофе из своей дурацкой кружки. Уверен, что видел ее на полке на кухне в его квартире. Он принес с собой кружку?

Я бросил взгляд на дверь, возле которой как раз стояла Джесс. Она смотрела на еду на столе, но в кухню не входила.

— Иди сюда, девочка, — позвал я собаку.

Джесс даже не пошевелилась. Тогда я протянул ей кусочек бекона. Ее голодный взгляд застыл на мне, и она едва заметно вздрогнула, но в кухню все равно не вошла. Я помахал беконом в воздухе.

Джесс наклонила голову, словно пытаясь понять в какую игру я с ней играю.

— Джесс, ко мне, — как можно спокойнее позвал я ее. — Ко мне.

Собака наконец-то зашла на кухню и обнюхала угощение. Она медленно потянулась к нему и приняла, напомнив мне дикую белку, которая резко выдергивает из рук человека хлебную корочку.

Она и правда меня теперь боится. И это так обидно. Потому что кроме двух легких тычков, которые скорее причинили боль мне, нежели ей, я всегда любил эту собаку с тех пор, как она появилась у нас, когда мне было десять.

А теперь она ведет себя так, словно я постоянно избивал ее палкой.

— Хорошая девочка, — хвалю ее я, пока она бежит к порогу кухни. Только там она начинает жевать, словно ей стыдно принимать подачки от меня.

И на этом я готов завершить завтрак. Желудок по-прежнему не отпустило, а от кофе меня словно качает. Наверное, мне стоит принять душ и пройтись по улице. Я спрашиваю родителей не против ли они.

— Конечно, — соглашается мама, но ее голос звучит глухо. — А с братом сначала немного не хочешь побыть? Уверена, что он скучал по тебе.

Я смотрю на нее. Скучал по мне? Да он, кажется, даже не видит меня. Это ужасно, я поверить в это не могу. Мне никак не удается связать между собой свистящий живой труп, лежащий наверху, и моего брата. Не получается и все тут.

— Эм, конечно, — чувствую себя обязанным ответить я, чтобы им стало легче. — Прямо сейчас к нему и загляну.

Я иду наверх, но уже по пути жалею о своем обещании. Потому что совершенно не желаю видеть снова этого парня. Не хочу сидеть там и смотреть на подергивающиеся глаза на застывшем лице.

Не могу я.

Поэтому останавливаюсь возле двери и прижимаюсь спиной к стене. Я прислушиваюсь к тому, как ритмично работает аппарат, с шипением закачивая и выкачивая кислород из легких.

Не может быть, чтобы это был мой брат. Не верю. Спортсмен-атлет с расстройством дефицита внимания, который не мог на одном месте усидеть пока ему не исполнилось пятнадцать и ему не прописали таблетки? Но если это не Коул, то кто?

Мне снова становится страшно. Грудь словно сдавила гигантская рука, не давая возможности дышать. Со мной что-то случилось. Может я сошел с ума, как мистер Шредер. Потому что я не знаю, что настоящее, а что вымышленное.

Заметив темные пятна, появившиеся на джинсах, я понимаю, что плачу. Стараюсь делать это как можно тише. Не хочу, чтобы родители услышали и пришли узнать, в чем дело. Разве я смогу объяснить им что-то?

Не знаю я, что с мной случилось. Все, что я знаю, что в отличие того эксперимента с очками, переворачивающими картинку верх ногами, мой мозг не восстановился, и все не вернулось на круги своя.

Что означает, что мне придется остаться здесь. По крайней мере, пока что.

Мне просто нужно все обдумать, понять, в чем же дело. Потому что я совершенно не горю желанием возвращаться в больницу. Слишком боюсь того, что может случиться с мной там.

Я как раз вытираю последние слезы рукавом, когда на лестнице раздаются шаги матери. У меня нет выбора: я вскакиваю и быстро проскальзываю в комнату для гостей.