Подводный фронт

В небольшом пустовавшем сарайчике была организована мастерская, И Кербель взялся за работу. Один за другим появлялись скульптурные портреты Фисановича, Колышкина, Лунина… И в каждом новом произведении все более чувствовалась рука мастера, талантливого художника. Всего на Севере Кербелем было создано несколько десятков скульптур. Многие из них ныне можно встретить в различных музеях, в том числе в Третьяковской галерее.

До конца войны было еще далеко, но положение на заполярном участке фронта уже настолько стабилизировалось, что городок наш все больше приобретал довоенный вид. Ко многим офицерам и сверхсрочникам начали приезжать жены.

Бывало и так: погибнет лодка, разлетятся по стране похоронки, а через месяц-другой приезжают в Полярный жены погибших. Просто, чтоб постоять на берегу холодного моря, ставшего могилой любимого, погоревать о нем, поговорить с теми, кто знал его. Некоторые из этих женщин оставались на Севере навсегда.

В бригаде, да и вообще в гарнизоне, немало было и женщин-военнослужащих. Прибывать в Полярный они начали с весны 1942 года. Их назначали на штабные, тыловые, канцелярские, снабженческие, медико-санитарные должности рядового и старшинского состава. Очень многие девушки становились связистками. Поначалу было непривычно видеть женские фигурки в военном обмундировании, но постепенно это стало обычным делом.

Как-то, помнится, я работал на одной из лодок, готовившихся к выходу в море. Вдруг вижу: в центральный пост спускается какой-то солдат и направляется в наш отсек. В серой шинели, пилотке набекрень. Румяное, лунообразное лицо. Что этому солдату на лодке надо? Пригляделся и ахнул: да это же родная сестренка — Катя! Оказывается, она была призвана на фронт Шарьинским райкомом комсомола, в Архангельске окончила полковую школу связи и вот попала именно в Полярный. Каких только случайностей и совпадений не происходило на войне!

Зачислили сестренку на узел связи обслуживать мощный радиопередатчик «Ураган», предназначенный для поддержания связи с подводными лодками. Жила она в помещении береговой базы вместе с тридцатью четырьмя другими девушками-краснофлотцами, призванными из Архангельской области. Краснофлотцы Галина Евсеева, Вера Побегай, Мария Клюшкина, Евгения Николаева, Нина Ощенко… Все это были хорошие девчата. Трудолюбивые, дисциплинированные. Настоящие патриотки. Они стойко переносили трудности военного быта и недовольство проявляли лишь тем, что, по их мнению, мало им доверялось серьезных и трудных дел.

Однажды, в бытность мою комбригом, на ФКП заявилась целая делегация девушек-телефонисток.

— Товарищ комбриг, — обратились они ко мне, — прикажите выдать нам комбинезоны и «кошки» для лазанья по телеграфным столбам.

— Зачем?

— Да что ж это такое, товарищ комбриг! Нас все оберегают, даже столь малого не доверяют! Чуть какой обрыв провода на линии, приходится у мужчин просить помощи…

Настрой девушек был столь решителен, что пришлось выдать им и комбинезоны, и «кошки». И потом я не раз видел, как они ловко, словно белки, лазают по телеграфным столбам, исправляя повреждения.

Где бы человек ни находился, какой бы жизнью ни жил, непременно выдастся минута, когда ему вдруг остро-остро вспомнится отчий дом. В ту суровую военную пору мне нередко вспоминалось далекое детство, приходило в уставшее от тревог сердце щемящей, обжигающей волной.

…Родная деревня Суриха. Маленькая, всего-то сорок дворов, бедная глухая деревушка в Костромской губернии. У отца с матерью нас было девятеро. Мал мала меньше. А жили в небольшом покосившемся домишке размером с деревенскую баню. Спали вповалку на полу: под боком — соломенная вязаная подстилка, под головой — полушубок.

Ели похлебку-голышку, забеленную ложкой молока, да вареную картошку. Как правило, без соли: на соль денег не хватало.

Жили в крайней бедности. Тем не менее с семи лет я пошел в деревенскую школу. Мать с отцом в нитку тянулись, но делали все для того, чтобы я добился того, чего им не удалось, — выучился грамоте.

Грамотный человек в деревне был личностью уважаемой. И это я, едва научившись читать по слогам, ощутил в полной мере. Бывало, по вечерам у нас в избе собирались соседи. Отец зажигал керосиновую лампу и говорил:

— Начинай, Николай.

Я брал привезенную кем-то из города книжку «Фрегат «Паллада» И. А. Гончарова и начинал читать. Слушатели внимали не дыша. И только изредка, когда встречалось совсем уж непонятное место, позволяли себе задать вопрос. Я в силу своего мальчишеского разумения отвечал.

Быть может, та книга и заронила в мое сознание мечту о далекой и загадочной стихии — море. Был, правда, и еще один памятный эпизод. Учительница нашей деревенской школы Нина Родионовна на одном из уроков увлеченно рассказывала нам о морях и океанах, а потом, достав небольшой флакончик из-под духов, в котором, как выяснилось, была настоящая черноморская вода, дала убедиться каждому любопытствующему, что она действительно соленая. Это было словно приобщение к некоей тайне. Неожиданно волнующий горько-соленый привкус тех нескольких капелек моря запомнился навсегда.