Подводный саркофаг, или История никелированной совы (СИ)

- Очень милый домик, - проворковала она. - Правда, требует небольшого ремонта...

Барон разбудил Силуянова, помог ему вылезти и отнёс сумку с продуктами в дом.

- Ты, отец, особо не волнуйся, - сказал он, садясь в машину. - В субботу с утречка мы к тебе подвалим. Сову найдём, не сомневайся.

- Вы с ней поосторожней, - напутствовал Силуянов сообщников. - Старайтесь не ронять, а то взрыватель может сдетонировать.

- Всё будет о кей.

"Опель" отчалил, а майор остался стоять у калитки, провожая его глазами. Машина ещё какое-то время маячила вдалеке, потом затерялась в полях.

- Жулики, прохвосты, - ворчал гебист, подходя к избе. - Ничего, допрыгаетесь у меня... Думаете, я раньше вас помру? Шиш вам с хреном! Загнёмся вместе...

Он осмотрел тёмную прихожую, заглянул в обе комнаты. Нельзя сказать, чтоб обстановка ему совсем не понравилась. В избе было так же пусто и грязно, как в его комнате в Люберцах, но здесь, по-крайней мере, не было соседей-скандалистов и он мог чувствовать себя полным хозяином. Воры, не раз наведывавшиеся сюда, унесли всё более-менее ценное. Из вещей остались сломанная табуретка, продавленный диван, колченогий стол, полка с кое-какой посудой. Силуянов снял с полки стакан, который показался ему почище остальных, извлёк из сумки бутылку водки, колбасу и двухлитровую бутыль с минеральной водой.

- Ханурики, аферюги... - Он принялся откупоривать бутылку. - Провести меня захотели... Меня, старого стреляного воробья, двадцать лет проработавшего в КГБ...

Стремясь даже в собственных мыслях выглядеть значительнее, чем был на самом деле, Силуянов сильно завысил срок своей работы в органах. Впрочем, это уже не имело значения. Он был доволен, что обвёл Барона с компанией вокруг пальца, как щенков.

Он выпил, закусил колбасой. За окнами темнело. Из ближней рощи доносились заунывные крики какой-то птицы. Силуянов лёг на скрипучий диван и забылся сном. Иногда сквозь сон ему слышались шаги за окном. Тогда он вставал, подходил к окну и беспокойно вглядывался в нагромождения голых деревьев за покосившимся забором. Однажды мимо избы прошла старуха, вся в чёрном. Она повернула к нему лицо, и он вдруг обнаружил, что и лицо у неё чёрное. Вначале он изумился: откуда тут негритянка? А потом его пробрал ужас. Он снова наполнил стакан. Грудь его теснило, не хватало воздуха, в сердце вонзались иголки, но он всё же накинул на себя пальто и вышел на крыльцо. Роща и дорога были пустынны. Невдалеке за заборами темнели избы. В двух или трёх окнах теплился слабый, почти призрачный свет. Ему подумалось, что негритянка живёт в одной из этих изб.

Барон, насколько ему помнилось, говорил, будто в доме есть электричество, но он не нашёл ни одного электроприбора, ни одной лампы, чтобы это проверить. Да и в деревне, судя по скудному свету в окошках, наверняка жгли, как в старину, керосин или свечи. Однако Силуянова сейчас больше интересовало не электричество, а негритянка. У него было чувство, что она шла в его дом, но его появление в окне спугнуло её. Наверное, это какая-то бродяжка, ночующая в его избе и теперь лишенная привычного крова.

Силуянова трясло - то ли от озноба, то ли от страха. У него зуб на зуб не попадал. Обойдя избу и ничего подозрительного не заметив, он вернулся в комнату и попытался налить себе ещё водки, но руки так тряслись, что больше пролилось на пол, чем попало в стакан.

За окном с силой взвыл ветер, и во дворе что-то заскрипело. Встав с табуретки, майор направился к окну. Каждый шаг давался ему с трудом, его всё время заносило в сторону. Внезапно у него помутилось в глазах, а когда он пришёл в себя, то обнаружил, что лежит на полу под окном. Ночь сгустилась и в избе и снаружи. В затылке свербела боль, растекаясь по всему телу. В мозг вдруг ударила мысль, что та негритянка была его смертью, которая вознамерилась забрать его раньше, чем он приведёт в исполнение свой великий замысел. Он похолодел от ужаса и попытался встать, но ноги не держали его. Он пополз к столу, на котором стояла недопитая бутылка. До бутылки он так и не добрался, остался лежать на полу.

Ему казалось, что всю ночь он не сомкнул глаз. Его бил озноб, зубы стучали, в голове и в груди горело. Временами ему начинало казаться, что он снова в своей старой квартире на Волгоградском проспекте, и видел Оксану - такую, какой она была во времена их молодости, а потом вдруг оказывалось, что это не Оксана, а молдаванка. Он шёл по кладбищу с Вероникой, выпрашивая у неё сову, а через короткое время ехал в своём "Москвиче", ещё совсем новеньком, не разбитом в аварии, в здание на площади Дзержинского, где почему-то не было света и какой-то человек предлагал ему застрелиться. Его голова была мокрая и гулкая, в затылке не утихала боль. Окончательно придя в себя, он привстал. Было уже светло. За окнами шёл снег. Крупные хлопья прилипали к стёклам и почти сразу начинали таять. Он поднялся на ноги, чувствуя, как заломило всё тело, а голова прямо-таки налилась болью. Пересел на диван, исторгнув из него протяжные скрипы.