Подземелье ведьм

— Отойдем к кустам. У меня мало времени. Меня могут выследить.

Она послушно пошла за мной к темной массе кустов, но остановилась, не заходя под их сень. Боялась. Не совсем верила, что я — это я.

— А где же ты? — спросила она. — Кто теперь твои спонсоры? Ты бродяга?

В голосе звучало привычное для домашних любимцев презрение.

— Я хочу, чтобы никаких спонсоров больше не было.

— Как так не было?

— Чтобы они улетели. Или погибли.

— А мы? — Она даже отступила на шаг от меня.

— А мы будем жить.

— А кто нас будет кормить? Кто будет гулять с нами?

Я уже привык к таким искренним филиппикам. А чего вы хотите от людей, которые не знают ничего, кроме пищи, прогулки и хозяйской палки или ласки?

— От тебя плохо пахнет, — сказала она, — как будто ты не мылся.

— Я уже неделю не мылся, — признался я. Мне было приятно дразнить ее — такую миленькую, сладенькую, душистую домашнюю любимицу. — А как твой жабеныш поживает?

— Кто?

— Твой хозяин, жабеныш, которого мадам Яйблочко изметелила.

— Тим, не стоит так говорить о спонсорах.

В ее голосе прозвучала бабушкина интонация.

— Ладно, — сказал я, — я тобой еще займусь. Обязательно вернусь поговорить с тобой серьезно. Жалко оставлять тебя в животном состоянии.

— Я живу в счастливом состоянии! — поспешила она с ответом.

Она была напряжена и мечтала об одном — чтобы я поскорее ушел, растворился, чтобы меня можно было вычеркнуть из памяти.

— Это твой ребенок? — я показал на окно дома Яйблочков.

— Молчи! — Она закрыла мне рот ладонью. От резкого движения ее пышные бронзовые волосы рассыпались по плечам. Она была сказочно хороша! Ради таких женщин совершаются великие безумства и рушатся царства… Только она не подозревала о своем могуществе.

— А кто отец? — спросил я. Сквозь ее пальцы вопрос прозвучал невнятно. Мои губы натолкнулись на нежную ткань пальцев и поцеловали их. Она сразу убрала руку.

— Нельзя так говорить! Если кто-нибудь услышит, меня тут же увезут! Молчи, молчи, молчи!

— Наверное, Вик, — сказал я.

— Он целую неделю болел, когда ты так жестоко побил его.

— Потом он выздоровел. И его снова привели к тебе.

— Потом он выздоровел. И его привели…

— А где он сейчас?

— Я не знаю. Его спонсоры переехали на другую базу. Ты никому не скажешь, Тим? Я каждый вечер хожу смотреть мальчика. Ты его видел?

Я любовался ею, но она не чувствовала моего взгляда.

— А госпожа Яйблочко очень добрая, она его не бьет. Я сначала плакала, но мне сказали, что тогда меня увезут.

— Когда мы их вышибем к чертовой матери, — сказал я, — первым делом мы вернем тебе твоего малыша.

— Не надо! Не думай так, это опасно!

— Неужели и я таким был?

— Каким?

Я погладил ее по плечу, отвел в сторону тяжелые пряди волос.

— Не смей меня трогать!

— Я сейчас уйду, не бойся.

— Я буду кричать! Не смей меня хватать! Ты грязный. От тебя плохо пахнет!

Голос ее опасно повысился — она не контролировала свой страх передо мной, страх завитой болонки перед дворовым псом.

— Уйди, уйди, уйди!

Я с горечью начал отходить от нее, понимая, что она уже подняла тревогу. У спонсоров удивительный слух — нам бы такой!

Первым появился подросший жабеныш. В гневе или страхе спонсоры движутся со скоростью пантеры.

Он пронесся над газоном, как черное ядро, выпущенное из гигантской пушки.

Я его хоть и не видел, но все же успел отшатнуться.

Не успев затормозить, жабеныш врезался в стену, и хоть та была из монолитного бетона, мне показалось, что дом пошатнулся.

Пока жабеныш разворачивался, я кинулся в кусты и замер там.

Отворилась дверь. Мой приемный отец, господин Яйблочко, который, впрочем, никогда меня не любил, потому что не любил ничего, не покрытого зеленой чешуей, обозначился на пороге. По тусклому блеску в его лапе я догадался, что папаша вышел на прогулку хорошо вооруженный. Ну и идиот сентиментальный, сказал я себе. Встретился, называется, со своей легкомысленной юностью.

Спонсоры замерли. Один, воткнувшись лбом в стену, второй на пороге. Они ждали, не вздохну ли я, не шевельнусь ли, чтобы кончить на этом мои дни.

Я не шевелился, не чихал и не дышал. К такой жизни я привык. И все бы обошлось, если бы не догадливый жабеныш, который громадой повернулся к Инночке и, медленно наступая на нее, потребовал:

— Где? Где он? Говори! Говори, не молчи, будешь наказана!

В романах верная возлюбленная стискивает белоснежные зубки и молчит под пытками.

— Он в кустах! Он там! — завопила Инна. — Он хотел на меня, он хотел меня… скорей, я его боюсь!

Ой, как она перепугалась! И в ненависти ко мне она была искренна, потому что хотела угодить хозяевам и спасти свои свидания с сыном.

Я увидел, что папаша Яйблочко переводит рычажок на стволе с прицельного на бой по площади — он намеревался выжечь кусты вместе со мной, и никто ему не противился.

Еще секунда, и мне будет поздно спасаться… На четвереньках, как гончая, я кинулся в просвет вдоль живой изгороди.

Вечер озарился ослепительным зеленым светом выстрела.

Конус убийственного света устремился к звездам, сжигая на своем пути все, что могло двигаться и дышать, — бабочек, птиц, комаров… Затем последовал глухой тяжелый удар. Силуэт спонсора исчез…