Подземелье ведьм

— Он ушел от твоего мужа, из лагеря, — сказал другой чулок, незлобиво, спокойно, как объяснял урок непонятливой девочке. — У него твой адрес был, но имя не твое — Александра Федоровна.

— Это моя свекровь, — тупо сказала Даша.

— А мы знаем. Теперь мы знаем, кто кому свекровь.

— Не видела я никакого пакета, — устало сказала Даша. — Отвяжитесь. Ко мне сегодня все вяжутся.

— Группа риска, — сказал чулок. — Газеты читать надо. Таких, как ты, всегда бьют. При всех царях и режимах.

— И насилуют, — сказал второй, — только не таких грязных и вонючих.

— Я не грязная! Я не вонючая! — Последние слова оскорбили Дашу так, что она перестала бояться.

— А теперь скажи мне, ангел, — сказал первый чулок, — откуда ты знаешь, что тебе оставили пакет?

— Вы сказали!

— А вот этого мы тебе не сказали. Мы народ осторожный, тертый, мы никогда лишних слов не говорим. Я сказал — товар.

— Мне показалось, что пакет.

— Вот и замечательно, — сказал второй чулок. — Пускай будет пакет. Так где же пакет?

— Не знаю!

— Может, и не было пакета?

— Не было, не было!

Тут чулок ей врезал.

Ну что ты будешь делать! Такого дня давно не было. Наверное, он последний в ее короткой бестолковой жизни. А ведь хотелось как лучше, даже идеалы в жизни были, а в шестнадцать лет стихи писала. И мечтала — вот встретит хорошего человека, желательно старше ее, родит ребеночка…

Чулок ей врезал снова. Безжалостно, сильно и резко, казалось, что голова оторвется. Но голова у человека так просто не отрывается. Только глаз совсем перестал видеть.

— Вспомнила? — спросил чулок.

Она даже кричать не могла, сил не было кричать.

— А даже и будешь кричать, — угадал ее жалкую мысль чулок, — никто не придет. Ваш дом трусливый, половина переселенцы, никогда не высунут носа.

Они ее били ногами, она чувствовала, как трещат ребра, наверное, ломаются — дышать было больно.

Они устали, утомились, все-таки тоже люди.

Она валялась у них в ногах, а они сидели на кровати, рядом, закурили. Запахло дымом.

— Тебе дать покурить? — спросил один из них. А у Даши даже не было сил, чтобы согласиться, а впрочем, так мутило, что сигарета бы не помогла.

— Ты себя утомляешь и наше время тянешь, — сказал чулок. Она так и не научилась их различать. — Мы что, не люди, что ли?

— Зачем вы так меня мучаете? Я, честное слово, не знаю, где ваш пакет. И даже не знаю, что в нем… Я его в коридоре положила на полку, на вешалку, а сейчас его нет.

— Посмотри, — сказал один из «чулок».

Второй поднялся и пошел в коридор. Скоро он вернулся, он нес в руке обертку от пакета. Разорванный мятый лист коричневой оберточной бумаги.

— Этот? — спросил он.

— Этот.

— А где товар? — спросил первый.

— Ну не знаю!

Он, не вставая с кровати, наклонился, прижег ей щеку сигаретой.

Она взвыла, а он сказал:

— Вот эта дырка никогда не заживет.

Даша отползла от него.

Она поняла: наступил момент, который уже не оставляет выбора. Они ее убьют. Они отмороженные. Они хотят ее убить. Им уже не так пакет нужен или товар, который был в пакете, им хочется ее убить.

Она поползла от них, а они смотрели на нее сверху, как мальчишки на недобитую крысу.

Если отодвинуть тумбочку в маленькой комнате, если отодвинуть ее хоть на десять сантиметров, то можно будет просунуть в щель руку.

— Ты куда? — спросил чулок.

— Пить, — прошептала Даша.

Ей и в самом деле хотелось пить, страшно хотелось.

— Вот и ладушки, — сказал чулок. — Скажешь, куда товар положила, кому отдала, тогда мы тебе нарзану принесем.

— Холодного, — сказал второй. — Или даже квасу.

Они засмеялись.

И когда она поползла дальше, они не дали ей ползти и один из них со всего размаху наступил каблуком ей на пальцы.

Пальцы хрустнули — она слышала этот хруст, она всем умирающим от боли телом чувствовала этот хруст, она не переживет этот хруст…

И тут хлопнула дверь.

Как от ветра.

— Смотри! — приказал один чулок второму и встал с койки, чтобы удобнее встретить возможную опасность.

Сейчас бы рвануть в маленькую комнату, ведь можно и успеть!

Но тело отказалось подниматься — так ему было больно. Наступает момент в болезни или в боли, когда все тело сдается — ему становится все равно.

Тетя Шура бормотала в передней:

— Чего двери не закрываете, твари? Опять по Дашку пришли? Не даст она вам, не даст!

— А ну, катись отсюда, пока цела! — крикнул чулок. А Даша поняла, что пакет нашла ее свекровь и уже сбыла куда-то. Или упрятала. Смотря что там. Но сказать об этом нельзя — они набросятся на тетю Шуру. Ей-то, несчастной, за что такая мучительная смерть?

— Это моя квартира! — закричала свекровь. — Я сейчас всех позову! Я сейчас милицию вызову!

Послышались удары — один из них бил тетю Шуру, а Даша поползла в том направлении, стараясь кричать, а на самом деле еле слышно бормоча:

— Не надо! Она же пьяненькая, она не понимает!

— Выкидывай ее на лестницу! — приказал один чулок другому. — Она в отрубе.

«Сейчас или никогда!» — преодолевая боль, а может быть, лишь отталкивая ее, Даша поползла в маленькую комнату.

Надо было миновать метр коридора…

Кровь лилась из руки и почему-то стекала по боку, по платью — может, голова разбита? Один глаз не видел.