Подземелье ведьм

По земным законам он должен быть судим, но таких законов еще нет.

По какой статье он у нас проходит?

Он украл живое тело.

И что потом случилось с телом?

Оно пошло погулять по главной улице.

Оно упало, умерло, ему было плохо?

Вроде бы нет.

Оно звало на помощь? Умоляло о пощаде?

Нет, оно производило впечатление вполне обыкновенного живого человека. И отзывалось на имя Семен Шпак. И даже помнило многое из того, что помнил Шпак.

Но существуют законы Галактики, которые нам пока неведомы. Там, вдали, знают о таком типе преступлений, там за них карают сурово и беспощадно, чтобы неповадно было. Там казнят без всякой надежды на возрождение или воскрешение инициатора преступления, а также нового владельца тела, а также всех, кто проводил техническое обеспечение такой кражи.

Гений слышал о таких законах и пренебрегал ими.

Он достиг того, в чем не преуспели лучшие офицеры Главного штаба. Он — первый из агентов Родины, проникших к цели путешествия. Он сам придумал, он сам изобрел, он сам и исполнил. Поглядим, какие глаза будут у женераля Симки, когда придет сигнал, что канал открыт и готов для прохождения первой партии агентов. Он не переживет. Он застрелится из арбалета.

И тогда — великое единение…

Так думал владелец тела Семена Шпака. И не был уверен в том, что радость по поводу победы его Родины искренняя. Потому он не спешил сообщать о своих успехах.

Сейчас его волновало другое: информации, почерпнутой в мозгу Шпака, было недостаточно. Словно гению досталось полотно с дырами и оторванными краями.

Например, кто идет навстречу и кланяется с улыбкой? Почему у другого прохожего на лице недобрая гримаса?

«Зря ты так себя вел», — говорит третий. А гений не мог вспомнить, что вчера случилось.

Шпак — а именно так мы будем отныне называть гения, ибо он живет в чужой шкуре — направил стопы домой. Он рассудил, что будет легче войти в образ убитого им человека в его доме. Там есть документы, фотографии, любимые вещи, предметы обихода.

Дом оказался длинным, когда-то оштукатуренным деревянным бараком. Он свидетельствовал о равнодушии к людям, столь свойственной не только земным властям. Правда, барак был окружен тополями, а в песочнице возились малыши. Такое у него на Родине давно забыто. А скоро с его помощью исчезнет и здесь. Горько. Почему горько? Разве можно встать на пути прогресса?

Шпак позвонил в квартиру № 2 на первом этаже.

Зинаида была дома, но обратила на Шпака не больше внимания, чем обращают на дождик или сквозняк.

— Чего рано? — спросила она. — Выгнали наконец?

Зина и к сорока годам сохранила крепкую стройную фигуру пионервожатой, соблазнившей Шпака пятнадцать лет назад. Она была на четыре года младше мужа.

— Добрый день, — сказал Шпак. — Сегодня хорошая погода, не так ли?

В любой цивилизации разговор о погоде свидетельствует о расположении говорящего к слушателю.

— Опять напился? — спросила Зина с застарелым раздражением.

— Я не принимал спиртных напитков, — возразил Шпак.

Ему захотелось, чтобы эта женщина, которая является его женой, то есть сожительницей и сексуальным партнером, улыбнулась.

— Улыбка тебя красит, — сообщил он, чем поверг Зинку в смущение.

— А пошел ты! — ответила она.

Потом спросила:

— Обедать будешь?

Новый Шпак не знал, что его редко кормили дома, потому что Зинаида полагала, что такой никчемный человек, тем более пропивающий зарплату, лучше уж пусть питается закуской к водке, все равно ничего домой не принесет.

— Большое спасибо, — сказал Шпак. — Я проголодался.

Он и на самом деле проголодался. И не столько ввиду скудности пищи на его родной планете, сколько от волнения. Он забыл позавтракать с утра, и, хоть завтрак был только условностью — чашка пустого чая и две армейские галеты, — желудок требовал этой пищи, он был к ней приучен.

— Спасибо, говоришь? — Что-то смущало Зинаиду в поведении и словах мужа, которого она знала как облупленного и знала, что так он себя не ведет, и если вел, то только сразу после свадьбы. — Ты еще не пробовал.

— А зачем пробовать, если я заранее уверен в твоих способностях.

— Ну ты даешь!

— Ты позволишь сначала вымыть руки?

Зинаида не смогла ничего ответить. Рук благоверный не мыл с той недели.

— Ты заболел? — спросила она.

— Нет. Насморк.

— Тогда мойся. Только с мылом.

— Разумеется, — улыбнулся Шпак.

И тут Зинаида тоже улыбнулась. Впервые за много дней.

О чем Шпак тоже не подозревал.

Улыбка ему понравилась. Это была смущенная, почти робкая улыбка человека, который рад бы смеяться громко и широко, но опасается, что его неправильно поймут.

Мылся Шпак долго.

Это объяснялось просто: он так давно не видел и не пробовал на ощупь или на вкус чистую воду, что не мог насладиться ею. Воду на его родине пили только после многократной очистки, когда от воды как таковой уже ничего не оставалось.

Это была жидкость.

Как вместо супа, второго или компота каждый получал пайку. Или паек, если находился наверху служебной лестницы. Ведь даже среди нищих есть короли, и они кушают голландский сыр, когда остальные помирают с голода.