Подземелье ведьм

Свет луны заполнил комнату и отразился голубым огоньком в его глазах, они стали глубокими и загадочными… ну почудится же такое немолодой женщине!

«А я еще молода…»

— Ты не спишь? — спросила она тихо, почти шепотом. Никого рядом не было и квартира изолированная, а она шептала.

И сразу перехватило дыхание.

— Я не сплю. Иди ко мне.

Он правильно сказал.

Она сбросила ночную рубашку — зачем ей эта хламида! И голой прыгнула под одеяло.

А он протянул ей навстречу руки.

«Боже мой, я же каждую родинку на его теле знаю и ненавижу!»

Он прижал ее к себе, всем телом прижался и замер.

Он дышал часто, и слышно было, как бьется его сердце. Часто-часто.

Ну, сделай что-то…

Она поцеловала его, нежно и щекотно, сначала в щеку, потом, ощупывая губами его лицо, как слепец, ищущий дверь, она дотронулась до уголка губ.

И он застонал, словно впервые ощутил так близко женщину.

— Я так люблю тебя, — прошептал он. — Я так люблю тебя, что не могу, не смею… я умру…

Наконец-то ее губы отыскали его рот.

Она обожглась от этого прикосновения.

Ей казалось, что она молит его овладеть ею, но губы не могли оторваться от его губ, и вместо слов получилось сладкое, низкое мычание.

Она опрокинулась на спину и потянула его к себе… «Ну ляг на меня! Я не могу больше терпеть эту томительную сладость».

— Я не могу! — закричал он. — Я не могу, не смею, я недостоин.

— Нет-нет, не уходи от меня.

— Я не могу.

— Поцелуй меня в грудь. Моя грудь как у молодой, совсем еще тугая, ты попробуй, ну сделай же мне больно! Ты раньше этого хотел!

— Ты с ума сошла. Я не могу причинить тебе боль, моя любимая.

Зинаида знала, что не выпустит его. Пускай себе рыдает, пускай отбивается, как ребенок, которого притащили в ванную и моют ему под краном измазанную вареньем рожицу.

«Почему я думаю о ребенке, о варенье?»

Она протянула вниз, к его чреслам, полную, совершенную, жадную руку.

Господи, как тверда и упруга его плоть! Только она назвала это не плотью, а куда более откровенным словом.

Теперь не упустить! Он хочет вырваться, уйти от нее. Он с ума сошел! Он же хочет ее так, как не хотел все пятнадцать лет жизни!

Главное — поместиться под ним, почувствовать его тяжесть напряженными твердыми сосками.

— Ох, — прошептала она.

Как он скользнул в нее, как ударил и обжег все внутри! Ради этого мгновения она и живет на свете…

«Еще! Еще, только не спеши, умоляю, не спеши, мой любимый!»

Оказывается, она помнит это слово. Неужели она когда-то называла его этим словом?

Нет, его не удержать! Он так спешит, он бьется об нее, как крупный судак о лед.

Не спеши…

Но последних слов она не произнесла, потому что его желание было настолько велико, что она излилась навстречу ему, будто прорвало горную плотину…

И закричала так, что тут же испугалась — как бы не услышали соседи!

— Прости, — сказал он после долгого молчания, — я, наверное, сделал тебе больно.

— Идиот, — ответила Зинаида. — Мой единственный, любимый идиот.

— Ты куда?

— Мне поздно заводить ребеночка, — откликнулась Зинаида из ванной.

— Почему?..

Полилась вода, она бы все равно не услышала. А Шпак больше не спрашивал. Он боялся вызвать подозрения. Он почувствовал по ее голосу, что вопрос показался ей глупостью, даже, может, шуткой.

Впрочем, опасения Шпака понятны и разумны, потому что на планете гения сексуальные отношения между полами теоретически были возможны, однако не одобрялись. Правда, не всех детей кастрировали в младенчестве — это могло отразиться на их поведении в будущем, тогда как стране нужны дисциплинированные, но агрессивные солдаты и немногочисленные, способные к воспроизведению самки или труженицы тыла.

В любом случае женщина не могла понести от сексуального контакта, она была бесплодной. А мужчины об этом не знали по той простой причине, что подавляющее большинство их за всю жизнь ни одного контакта такого рода не имели.

То, что случилось с гением, потрясло его куда больше, чем Зинаиду, потому что эти невероятные ощущения подарило ему тело Шпака. Впрочем, только оно одно было бы бессильно, так как сам Шпак изрядно поизносился и давно уж предпочитал общество пивной бутылки ласкам надоевшей Зинки. Но ведь для гения Зинаида была первой в его жизни Прекрасной дамой, чистой, нежно пахнувшей, доступной, мягкой… хотя он вряд ли сам смог объяснить все, что происходило в его душе… и в теле.

Он лежал, прикрыв глаза, наслаждаясь легкостью в членах тела, дремотой, мягко обнимавшей его, счастливым сознанием того, что не надо сидеть на табуретке и ждать вечерней поверки и сдачи номера в обмен на завтрашний пароль. «Что делать, мы защищаем Родину!»

Но что с ним происходит? Чего он хочет? Не пора ли выходить на связь с Центром?

Если дезертирство и существовало в его подсознании, как некий выход из жизненного тупика, он сам себе в этом не признавался.

Теперь же оно материализовалось в образе этого чистого городка, мирного неба, не замусоренного еще крылатыми ракетами, супа, приготовленного Зинаидой, и ее тела, ее шепота, ее стона…

Настоящий патриот своей Родины не может променять ее на луковый суп. Он сам не переживет такого предательства…