Подземелье ведьм

Гений не все слова понял — возможно, их не понял бы и Шпак. Но решил игнорировать Изю.

Встал, сунул ноги в ботинки.

— Мы рассеянны, — сказал Изя, показав на ботинки.

Шпак в растерянности поглядел себе на ноги. Все в порядке.

Ботинки надеты.

— Пошел, Изя, пошел! — Зинаида выталкивала главного редактора из квартиры, слишком привычно и даже интимно. Гению захотелось убить Изю — чувство, совершенно недоступное настоящему Шпаку, но обычное для засланца с того мира.

Хлопнула дверь.

Вернулась Зинаида.

— Тоже мне, рассеянный с улицы Бассейной, — сказала она. — Не заметил, что ботинки не на ту ногу надел.

— Не на ту?

«У меня две ноги, — лихорадочно думал гений. — Какая из них — та? Можно попасться на пустяке, тем более я до сих пор не понимаю, в чем моя ошибка».

— А впрочем, сними их, — сказала Зинаида, — мы не сказали с тобой последнего слова.

— Какого?

Он не выдерживал нервного и физического напряжения. Голова отказывалась перерабатывать сложную информацию.

Зинаида подошла к нему и ласково обняла.

— Мальчик мой, — сказала она, — трудно начинается новая жизнь?

Он ответил на ее поцелуй.

Было сладко, почти как вечером, но тревожные мысли не уходили. А что с ботинком? Что там случилось с ботинком, почему в памяти нет выражения «не на ту ногу»?

— Ты будешь раздеваться? — спросила Зинаида.

— Он с тобой это делал? — спросил Шпак.

— Что ты имеешь в виду?

Она, конечно же, догадалась — не надо быть эмфатом, чтобы почуять. Но попыталась отговориться непонятливостью.

Она быстро раздела его — впрочем, и раздевать-то почти нечего.

— И ты ему говорила такие же слова?

— Сеня! — Зинаида отодвинулась от него. — Что-то вчера еще эти проблемы тебя не волновали.

— Тебе неприятно, что они волнуют меня теперь?

— Наоборот, дурашка. Любая женщина цветет, когда ее ревнуют.

Она навалилась на него — словно очень мягкое толстое стеганое одеяло. Она мягко и влажно принялась зацеловывать его… и все повторилось… Почти все. Потому что, когда все кончилось, он упрямо спросил:

— Ты с ним это делала?

— Это что, сцена ревности? Наконец-то спохватился. Забыл, что ли, как ты меня ему в койку закладывал, чтобы тебя из газеты не поперли?

Она побледнела от гнева и стала еще красивее.

— Мне это неприятно.

— Послушай, Сеня, если ты мне обещаешь так же любить, как ночью, ну ты понимаешь, на хрен мне другие мужики нужны? Считай, что заполучил самую верную жену в мире. Не баба, а Крупская.

— Кто?

— В школе надо было лучше учиться.

— Извини.

Зинаида ушла на кухню варить кофе, она без чашки и часа прожить не могла, как другие без сигареты.

Он слушал, как она гремит там посудой.

Она — существо низшего порядка. Так устроена Вселенная, что мы превосходим всех прочих. Считай, повезло. Но об этом каждый ребенок знает с инкубатора. Очевидно — впрочем, он не задумывался об этом специально, — сам факт соития с туземкой сродни скотоложству. Само слово пришло в голову неожиданно, оно было чужим словом, из языка Семена Шпака, но смысл его был очевиден — половые сношения с животными.

«Преступление, которого у нас быть не может, потому что нет животных? Что за чепуха крутится в моей голове!

Но ведь я исполняю задание. Я — последняя надежда нашей планеты, я ее последний гений, и дело моей чести совершить подвиг, который оказался не под силу достойным господам офицерам… Я должен подготовить почву, задействовать тела для моих коллег. Земля будет покорена и приобщена к делу…»

— Тебе кофе с молоком или черный будешь? — спросила Зинаида из кухни.

— Как всегда, — осторожно откликнулся Шпак.

Он шел по улице и размышлял.

Не мог выключить свое смятенное сознание.

Наслаждение обретенной свободой, первая в жизни любовь — а бывает ли любовь столь скоротечной, столь внезапной? А не может ли так быть, что в этой любви участвует лишь его тело и он — раб тела? Тогда он, гений, не может относить себя к числу возлюбленных. И слово-то какое! Откуда оно возникло в голове? Неужели, убив туземца, он стал его рабом?

Дорогу к редакции газеты он знал. Ноги сами несли его туда.

Кое с кем по дороге он здоровался, и сознание отмечало: «Это учитель Илья Филиппович, это наш участковый стоматолог, а это Паша, когда-то я танцевал с ней в парке, а потом она вышла замуж за Митьку, забыл его фамилию, а этот Митька сидит…»

— Здравствуйте, Мария Панкратьевна!

Кто такая эта Панкратьевна?

«А мог ли бы я жить среди этих людей, одним из них? Дышать этим воздухом, поехать с Зинаидой на море. Конечно же, на Черное море, вы любите нежиться на солнце? Да я в жизни не нежился на солнце — солнце обжигает и уничтожает все живое, не успевшее спрятаться в подземных убежищах».

Он обернулся — сзади двигалось нечто злое.

Оказалось, всего-навсего Артем Артемович Груздь из Службы спасения.

Он тяжело дышал, и все в нем покачивалось и вздрагивало — от носа и ушей до живота.

— Что еще? — спросил Шпак.

— Иду, рассуждаю, наблюдаю, — сказал Груздь, — потому что наши враги не дремлют. Знаешь, что не дремлют?

— А черт их знает, наших врагов.

— А может, шутишь?

— Почему вы так думаете?

— Ты вообще, вижу, большой шутник. Какой сегодня праздник?

— Черт его знает.