Подземелья Лубянки

– А что, вы умеете играть? – удивился Агапкин. Девушка кивнула. Потом, правда, оказалось, что играть она не умеет – это был лишь предлог для знакомства, но было уже поздно.

Его избранницу звали Ольгой. Родом она была из соседней Рассказовской волости. Окончила швейные курсы. Слыла одной из лучших модисток в городе, так что вскоре сумела подарить молодому мужу настоящее пианино.

Многое изменилось теперь в жизни Агапкина. И не только в быту. Благодаря Ольге он сумел наконец поступить в музыкальное училище. Это она нашла ему репетиторов, убедила сесть за учебники и тетрадки: для поступления в училище трех лет его церковно-приходской было явно маловато.

За полгода Агапкин прошел четырехлетний гимназический курс. Экзамен держал экстерном и сдал на «отлично».

А вскоре наметилось и прибавление в семействе. На радостях молодожены съехали с казенной фатеры; сняли две просторные комнаты на Гимназической улице. Мы не случайно упоминаем это название: здесь, на Гимназической, на первом этаже ветхого деревянного флигеля и суждено было родиться маршу, который увековечит имя Агапкина, а через много лет станет и гимном Тамбова…

Ночью спал он плохо. То и дело просыпался, лежал с закрытыми глазами, но сон все одно – не приходил.

Забылся только под утро, а когда поднялся, опять почувствовал это гнетущее его уже много дней послевкусие…

… У Агапкина часто спрашивали: как рождается музыка? В ответ он пожимал плечами. Он вообще был небольшой любитель говорить, но если мог бы, наверное, ответил стихами Новеллы Матвеевой, которые были написаны уже после его смерти:

– Как сложилась песня у меня?
Вы спросили…
Что же вам сказать?
Я сама стараюсь у огня по частям снежинку разобрать…

Талант, настоящий талант, невозможно уложить в какие-то рамки, подчинить логике, объяснить доступно и просто. Талант – это та же душа, и постичь его суть – выше сил человеческих…

… Много дней подряд его будоражила одна и та же мелодия – грустная и бравурная одновременно. Он пытался поймать ее, схватить самое главное, но она не давалась, точно птица улетала из рук, чтобы потом прийти на мгновение опять. Она как будто дразнила его…

Вот и в то октябрьское утро эта мелодия снова пришла во сне. А с рассветом исчезла.

Весь день думал он только об этой ночной мелодии, пытался вспомнить ее, оживить. Все валилось из рук.

– Что с тобой? – допытывались музыканты. – Уж не заболел ли?

Он молчал. Смотрел на людей, и не видел их… Под вечер пришел домой. Жена приставала с какими-то разговорами, но он не слышал ее. Буркнул в ответ что-то обидное. Заперся в комнате, сел за инструмент.

Было ему тоскливо и грустно. И потому, что наступила в Тамбове осень – самое нелюбимое его время года, когда каждый день становится короче предыдущего и облетают с деревьев красно-желтые листья. И оттого, что пришла в Европу уже война. И потому, что никак не мог воскресить в себе эту мелодию.

Чисто механически брал он аккорд за аккордом. И вдруг… С невероятной, какой-то фотографической отчетливостью вспомнил он все – от начала до конца, и, не веря еще в успех, ударил по клавишам. Да, это была она: ночная мелодия, которая столько дней не давала ему покоя.

– Оля, – крикнул он на весь дом. – Послушай… Жена обиженно вошла, на ходу обтирая руки об фартук, да так и застыла в дверях. Лилась в маленькой комнате удивительная музыка – грустная и бравурная одновременно…

… Потом, разбирая марш, специалисты станут говорить, что сочинен он в нарушение всех канонов музыки. Никогда еще не писались марши в такой тональности: ми-бемоль-минор. Марш должен быть веселым и звонким, точно натянутая струна, а под агапкинский марш хочется плакать и тосковать.

Но для того-то и существуют открытия, чтобы переворачивать привычные и удобные догмы, и очень редко дорога пионеров устлана розами без шипов. Но Агапкину повезло.

Первый же человек, которому показал он свое произведение – симферопольский музыкант Яков Богорад[171], пришел от марша в восторг.

В музыкальных кругах Богорад слыл фигурой заметной. Сотни оркестровок сделал он за свою жизнь. Предпочтение отдавал как раз военным маршам.

… Любой, даже самый чистый и крупный алмаз, все равно требует огранки. Музыка – во многом сродни ювелирному искусству. Каким бы талантливым ни было написанное тобой произведение, без опытного аранжировщика-оркестровщика оно мертво.

Не случайно за советом и помощью Агапкин поехал именно к Богораду, хоть знакомы они раньше не были. Для себя изначально решил: забракует – значит, и быть посему.

Не забраковал Богорад марш. Совсем наоборот. Бесплатно сделал оркестровку. Напечатал в симферопольской типографии сотню экземпляров нот. У этого человек был не только хороший слух, но и отменный вкус…