Подземная непогода

— Мовчан с Ковалевым сейчас на Курильских островах, усмиряют тамошние вулканы, — говорит Яковлев. — Елена Кравченко вместе с мужем и сынишкой живет у нас в Петропавловске, занимается подводной съемкой. Очень дельная женщина. Обещает несметные богатства на дне Тихого океана. А Кашин здесь у вас, под Москвой, собирается строить электростанцию на глубине двенадцати километров, добывать здешнее подземное тепло. Котов спроектировал автоматический комбайн. Люди будут управлять им, оставаясь на поверхности, в полной безопасности, на чистом воздухе. Смотрите, что получается: работали все вместе, а теперь у каждого свое продолжение.

Дмитриевский роется на столе, ищет чистый листок бумаги.

— Я должен все это записать, — говорит он, — насчет продолжения. На днях я читал популярную лекцию «История покорения вулкана». Мне казалось, что я рассказал все просто и логично. И вдруг в конце лекции получаю записку. Просят назвать фамилию изобретателя вулканоэлектрической станции. А кто изобретатель? Я затруднился сказать. Шатров? Но он ушел в самом начале. Кашин? Пришел к концу. Грибов продолжал работу Шатрова, направлял ее по вашим советам, товарищ Яковлев. И вот я задумался, нужно ли вообще искать фамилию, этакого нераздельного собственника открытия. Ведь открытие — это не книга. В книге должно быть начало, конец и главный герой. А здесь героя нет, тысячи начал и ни одного конца, сплошное «продолжение следует». У каждого свое продолжение, как вы справедливо сказали. Открытие, пожалуй, можно сравнить с деревом, у которого тысячи корней в прошлом и тысячи ветвей в будущем.

— А где ваша ветвь, ваше продолжение? — спрашивает Яковлев.

Дмитриевский почему-то оглядывается на Грибова. Тот морщится:

— Вы же сами говорили, Дмитрий Васильевич, что наша идея не созрела, еще рано о ней рассказывать.

Но Яковлев настаивает.

— С какой стати откладывать? — возмущается он. — Скромность паче гордости! Только что здесь объясняли, что нет собственников у открытий, и вот уже один объявился, хочет приписать себе все заслуги, все корни и все ветви.

— Ну хорошо, — нехотя начинает Грибов. — Эта идея возникла давно. Мне подсказал ее некий партийный работник, по фамилии Яковлев.

— Я? Когда?

— Несколько лет назад. Я пришел к Яковлеву и доказывал, что вулкан — испорченная машина, следует ее отрегулировать. А он сказал, что мало отрегулировать машину — надо, чтобы она давала продукцию.

— Но это уже сделано.

— С вулканом сделано, с землетрясениями пока нет. Предсказывать мы научились, нужно еще обезвредить, отрегулировать и использовать.

— Неужели это возможно? И вы работаете уже?

— Пока только общие мысли, научные мечты. Но, главное, за нас цифры. При сильном землетрясении выделяется столько энергии, сколько вырабатывает Куйбышевская станция за сто лет. Эта энергия выделяется вся сразу в тот момент, когда, упрощенно говоря, где-то ломается земная кора. Причины бывают разные, но обычно они связаны с движением вязкого вещества под корой. Если это вещество ломает кору, поднимая ее, значит, под землей излишек давления. Вот у меня и мелькнула мысль, нельзя ли это давление уменьшить. Если мы просверлим кору и устроим искусственные вулканы, получится как бы кровопускание. Тогда лишнее вещество устремится наверх, давление будет снято, а от искусственного вулкана мы можем получать энергию таким же способом, как от Горелой сопки. Так обстоит дело при повышенном давлении. При пониженном — значительно сложнее. Но, в общем, видимо, мы научимся лечить эти болезни земного шара. Правда, еще не скоро. Пока идет теоретическая подготовка. Дмитрий Васильевич взял на себя геологическую часть, а я — математику.

— Какая грандиозная задача! — воскликнул Яковлев.

— А я уж стар, мне некогда размениваться на мелочи, — ответил Дмитриевский сварливо. — Мне бы сдвинуть с места одно это дело, и на мои век хватит. А дальше пусть работает молодежь.

— Вот какие у вас тут замыслы! — задумчиво сказал Яковлев. — В Москве всюду так. Входишь в квартиру — видишь стены, мебель, книги — будничная, заурядная обстановка, а оказывается, здесь рождаются мысли. И какие! Невиданные! Впрочем, так и должно быть. Ведь Москва — столица замыслов, планов, предложений, город, который всеми окнами смотрит в будущее.

Конец