Подземная железная дорога

Цезарь спрятал лицо в ладони, и Флетчер ободряюще положил ему руку на плечо. Корино равнодушие к полученным известиям не осталось незамеченным. Оба мужчины ждали от нее реакции. Она отломила себе кусок хлеба и сунула в рот. Пусть Цезарь терзается за двоих.

Их рассказ о побеге и о том, как на самом деле происходила схватка в лесу, в значительной степени облегчил Флетчеру душу. Присутствие их троих на этой кухне означало, что Милашка ничего про железную дорогу не знала и что ни Цезарь, ни Кора ни разу не обмолвились при ней о Флетчере. Значит, надо было двигаться дальше.

Пока они жадно запихивали в рот ломти ржаного хлеба с окороком, предстояло взвесить преимущества передвижения при свете дня и под покровом ночи. Говорили только мужчины. Кора почла за лучшее не вмешиваться. В большой мир она вышла впервые и многого в нем не знала, хотя, спроси ее кто, она бы ответила, что уносить ноги надо немедленно. Каждая миля между нею и плантацией была ее победой. И ей хотелось еще.

Мужчины постановили, что разумнее всего будет перевезти двух беглых невольников в повозке Флетчера, прикрыв их джутовой циновкой, причем делать это надо немедленно и не таясь, чтобы не нужно было прятаться в подвале и дергаться, дома ли миссис Флетчер.

– Ну, раз вы так считаете, – протянула Кора.

Бладхаунд перднул на всю кухню.

Цезарь и Кора лежали, забившись между ящиками Флетчера. С дороги не доносилось посторонних звуков. Солнечный свет путался в кронах деревьев на обочине и проникал сквозь волокна циновки вместе с голосом Флетчера, который что-то втолковывал своим лошадям. Кора смежила было веки, но перед глазами возник образ лежавшего на кровати мальчика с перевязанной головой, склонившегося над ним бородатого отца, и сна как не бывало. Он оказался младше, чем она думала. Но он сам нарвался. Нечего было руки распускать. Раз мальчик, надо по ночам дома сидеть, а не на кабана ходить. Пришел он в себя или нет, ей без разницы. Их все равно убьют, даже если бы он не помер.

Ее разбудил городской шум. Ей оставалось только рисовать в воображении, как все это выглядит на самом деле: занятые своими делами люди, бойко торгующие лавки, объезжающие друг друга экипажи и повозки. И голоса. Совсем рядом стрекотала оголтелая бестелесная толпа. Цезарь стиснул ей руку. Ящики, между которыми они прятались, не позволяли Коре увидеть его лицо, но она знала, что на нем написано. Вдруг Флетчер остановил лошадей. Кора ждала, что циновку вот-вот сдернут, в голове ее вихрем проносились последующие злоключения. Беспощадный солнечный свет. Флетчера бьют плетьми, потом бросают в тюрьму или даже линчуют за укрывательство не просто беглых негров, а убийц. Кору и Цезаря незамедлительно избивает ретивая толпа, но это только приготовление перед отправкой их на плантацию, где Терренс изобретет для них пытки, перед которыми даже муки Большого Энтони померкнут. Которым в этот момент подвергается Милашка, если только приговор не отсрочили, чтобы, когда поймают Кору с Цезарем, терзать всю троицу разом. У Коры перехватило дыхание.

Флетчер остановился, потому что его окликнул знакомый. Он привалился плечом к повозке, которая накренилась на один бок, и раздался шум. Виновата была Кора, но человек ничего не заметил. Он поздоровался и сообщил Флетчеру свежие новости об облаве: говорят, патрульщикам удалось схватить убийц! Флетчер с облегчением перекрестился. В разговор вмешался еще один голос с яростным опровержением слухов: беглецы до сих пор на свободе. Сегодня утром они пытались ограбить фермера, украли несколько куриц, но собаки взяли их след. Флетчер снова вознес хвалу Господу за то, что не оставляет белого человека заботами своими.

О раненом мальчике никто ничего не знал. Флетчер посетовал.

Потом телега опять выехала на тихую сельскую дорогу.

– Да уж, задали мы им жару, – сказал Флетчер, обращаясь не то к лошадям, не то к пассажирам.

Кора снова задремала. Только во сне она могла перестать думать о Милашке. Когда она снова открыла глаза, было темно. Раздалось какое-то громыхание, потом лязг и звук отодвигаемой задвижки. Цезарь ободряюще потрепал Кору по руке. Флетчер поднял циновку, и беглецы на затекших негнущихся ногах вошли в какой-то сарай.