И кто еще в нашей постели в Небесном Переулке как не Юрий — бодренький — "Эй я тут работал весь день, так устал что пришлось вернуться и еще чутка отдохнуть." — Я решаюсь высказать ему все, пробую сформировать слова во рту, Юрий видит мои глаза, ощущает напряг, Марду ощущает напряг, стук в дверь и возникает Джон Гольц (всегда романтически заинтересованный в Марду но как-то более наивно), он ощущает напряг: "Я зашел книжку попросить" — суровое выражение у него на лице и вспомнив как я обломил его по части избирательности — поэтому сваливает сразу же, взяв книгу, а Юрий поднимается с кровати (пока Марду прячется за ширмой переодеться из выходного платья в домашние джинсы) — "Лео подай мне штаны." — "Встань и сам возьми, они у тебя перед носом на стуле, ей тебя не видно" — смешное утверждение, и разум мой чувствует этот смех и я смотрю на Марду которая молчалива и внутрення.
В тот момент когда она уходит в ванную я говорю Юрию "Я очень ревную по части вас с Марду на заднем сиденье сегодня ночью, чувак, в самом деле." — "Я не виноват, это она первая начала." — "Слушай, ты такой — типа не позволяй же ей, держись подальше — ты такой донжуан что они все сами на тебя вешаются" — говоря это в тот миг когда Марду возвращается, метнув острый взгляд не слыша слов но видя их в воздухе, и Юрий сразу же хватается за ручку еще открытой двери и говорит "Ну ладно я пошел к Адаму увидимся там позже."
"Что ты сказал Юрию — ?" — Пересказываю ей слово в слово — "Боже напряг тут был непереносимый" — (баранье я озираю тот факт что вместо того чтобы быть жестким и подобным Моисею в своей ревности и положении я вместо этого молол Юрию нервную «поэтическую» чушь, как обычно, сообщая ему напряг но никак не позитивность своих чувств в словах — баранье я озираю свою дурость — Мне грустно почему-то увидеть Кармоди
"Бэби я собираюсь — как ты думаешь на Колумбусе есть цыплята? — Я там видела — И приготовить, понимаешь, у нас с тобой будет славный ужин с цыпленком." — "А," говорю я себе, "что хорошего в славном ужине с цыпленком когда ты любишь Юрия так сильно что он вынужден сваливать в тот миг когда ты входишь из-за давления моей ревности и твоей возможности как напророчено во сне?" "Я хочу" (вслух) "увидеть Кармоди, мне грустно — ты оставайся тут, готовь цыпленка, ешь — сама — я вернусь попозже и заберу тебя." — "Но так всегда начинается, мы вечно уходим, мы никогда не остаемся одни." — "Я знаю но сегодня вечером мне грустно мне надо увидеться с Кармоди, по какой-то причине не спрашивай меня у меня невообразимо печальное желание и причина просто — в конце концов я как-то на днях нарисовал его картинку" (Я сделал свои первые карандашные наброски человеческих фигур полулежа и они были встречены с изумлением Кармоди и Адамом и поэтому я возгордился) "и в конце концов когда я рисовал Фрэнка как-то на днях я заметил такую великую печаль в морщинках у него под глазами что я знаю он — " (себе: Я знаю он поймет как грустно мне сейчас, я знаю что он страдал точно так же на четырех континентах). — Взвешивая услышанное Марду не знает куда приткнуться но неожиданно я рассказываю ей о своем поспешном разговоре с Юрием ту часть о которой совсем забыл в своем первом пересказе (и здесь тоже забыл) "Он сказал мне "Лео я не хочу делать твою девчонку Марду, в конце концов я глаз на нее не ложил…" "Ах, так значит глаз не ложил! Вот так сказанул!" (те же самые зубки ликованья теперь порталы сквозь которые проносятся рассерженные ветра, а глаза ее блещут) и я слышу это торчковое ударение на концы слов где она нажимает на свои окончания как многие торчки которых я знаю, по некой внутренней тяжелой дремлющей причине, которую в Марду я приписывал ее изумительной современности выбранной (как я однажды спросил у нее) "Откуда? где ты научилась всему что знаешь и этой своей изумительной манере говорить?" но слышать теперь эти интересные окончания только бесит меня поскольку это происходит в явной речи о Юрии которой она показывает что не сильно против увидеть его снова на вечеринке или иным образом, "если он собирается и дальше так говорить про то что глаз не ложил", скажет она ему. — "О," говорю я, "теперь ты уже ХОЧЕШЬ идти на вечеринку к Адаму, поскольку там сможешь расквитаться с Юрием и отделать его — у тебя все на лбу написано."
"Боже," пока мы идем вдоль скамеек церковного парка печального парка всего этого лета, "теперь ты еще и обзываешься, на лбу написано."