Читаем Подземные ручьи полностью

(Гость долго ходит по ковру, не двигая головой, и ужасно белый, как фаянс. На лбу отражение люстры.)

B. Н. А ты чем занимаешься?

A. Н. Я — доктор в лечебнице.

B. Н. Ты же никогда не была и не имела наклонности к этому.

A. Н. Ну, что же делать! Соня заведует хозяйством в детском доме. Павел в пролеткульте.

B. Н. Павлушка-то не забросил писания?

А. Н. (неохотно) Нет, для себя пишет.

В. Н. Все вы занимаетесь не своим делом. Ты не сердись, но это так.

A. Н. А какое же наше дело?

(Телефон. Хозяйка уходит, возвращается нахмуренная.)

B. Н. Что-нибудь неприятное?

A. Н. Павлу звонил его товарищ.

B. Н. Ну, а в этом отношении он хоть занимается своим делом.

(Анна Николаевна подняла брови.)


§ 3. Не относящееся к случаю.

На тетрадке красными чернилами разведено:

«Неприкосновенные мальчики», но это не список целомудренных молодых людей, а далеко не целомудренная повесть. Да и как понимать целомудрие? Рука автора рядом с рукой соседа. Рукавчики от совершенно одинаковых (белые с синими полосками) рубашек отличаются только запонками. У одного голубые с серым, у другого желтые с черным. Только потому, что руки лежат ужасно близко, их нельзя принять за руки одного и того же человека, до того они похожи. Музыкант вертит скрипкой, задом, головой, глазами, всем, что у него есть круглого, так что кажется, что мотивы «Сильвы» — результат морской болезни или карусели. Народу мало. От чужой коленки идет тепло, и это приятно, так как преднамеренность очевидна и обоюдна. Потертые костюмчики скрадываются молодостью и неплохой фигурой обоих. Вино, хотя и русское, имитирует название и форму немецких бутылок. Серая кошка тоскливо бродила между столов и терлась беременным боком обо все встречаемые предметы.

— Что ты на меня так смотришь? Собеседник не отвечал, только улыбнулся, и автор «Непр<икосновенных> маль<чиков>» вспомнил, так что покраснел даже коротковатый нос. Чтобы переменить тему, он же: — Все-таки похоронно как-то в этом зале. На крыше — лучше. — Лучше пить Рислинг здесь, чем пиво на крыше. Ты же знаешь, сколько у меня денег. Да и потом' хотя там публика и сволочная, неловко как-то появляться такими обтрепанными… В конце концов, конечно, это глупости…

Павел Антоныч чокнулся и замечтался. Краска, залившая его лицо, так и не сходила.

— Погоди, Витя, скоро мы будем пить настоящий Рейн… Только надежны ли эти Клотцы.

Другой пожал плечами. Музыкант, закутавшись поверх пиджака в огромный лиловый шарф, проходя стрельнул глазом на плохое мороженое. Коленкам стало еще теплее.

— Все предупреждены и подготовлены. Опасен только один момент. Но иначе никак нельзя.

Коньков посмотрел выразительно, пожал руку, лежавшую рядом, и чокнулся. Через минуту, будто они заслушались «красотки кабаре»:

— Меня скорее беспокоят деньги. Не там, а с собою на первые дни.

— Да, это конечно.

Еще через минуту прямо и с напускным цинизмом от смущения.

— Роза не могла бы дать?

Павел Ант<оныч> не покраснел, так как не мог уже больше краснеть. Но был, по-видимому, подавлен.

— Это было бы ужасно неловко.

— Не стоит говорить об этом.

Вдруг легко и весело, чтобы вытащить своего друга из пучины расстройства:

— Ну, за дружбу, как штурмдрангисты, за Германию, за Италию, за искусство. Знаешь, когда долго смотришь на вино…


§ 4. 2-й разговор о Фоме.

Столовая Коньковых. Анна Ниловна с братом и Соня. Павел теперь всегда пропадает, и на него махнули рукой. Софья Антоновна только что сообщила новость. Мать будто ива, спаленная громом. Виталий Нилыч методически и скорбно кивает головой, как китайский болванчик, но продолжает сохранять загадочную респектабельность. Он продолжает разговор и даже обращается иногда за сочувствием к сестре, как к элегическому пейзажу.

В. К. Как же его зовут?

С. А.

Фома Хованько.

B. К. И ему всего 14 лет?

С. А. По бумагам, да.

В. К. Но как же он попал в дефективный дом, и там благотворная среда мало на него воздействовала, так что его пребывание там оказалось не совсем удобным?

С. А. Он очень одаренная натура.

В. К. Из чего ты заключаешь?

С. А. Как он рисует, как учится, как говорит.

В. К. Я думаю, ты преувеличиваешь. Конечно, он ребенок развитой, даже самый этот печальный случай, из-за которого его приходится брать из дома, доказывает преждевременное развитие.

У Сони видна досада. В. Н. слабо и издалека улыбается, улыбка до поверхности не доходит, но намечается пошловатой, хотя лицо от этого живеет. Наконец говорит, как балагур в гостиной.

В. К. Я понимаю, что он способный ребенок, но зачем же лишать невинности малолетних. Может быть, он и других там насиловал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Кузмин М. А. Проза

Комедия о Евдокии из Гелиополя, или Обращенная куртизанка
Комедия о Евдокии из Гелиополя, или Обращенная куртизанка

Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872–1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая».В данном произведении Кузмин пересказывает эпизод из жития самарянки Евдокии родом из города Илиополя Финикии Ливанской. Она долго вела греховную жизнь; толчком к покаянию явилась услышанная ею молитва старца Германа. Евдокия удалилась в монастырь. Эпизод с языческим юношей Филостратом также упоминается в житии.Слово «комедия» автор употребляет в старинном значении «сценической игры», а не сатирико-юмористической пьесы.

Михаил Алексеевич Кузмин

Драматургия / Проза / Русская классическая проза / Стихи и поэзия
Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро
Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро

Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх». «Мне важно то место, – писал М. Кузмин в предисловии к задуманной серии, – которое занимают избранные герои в общей эволюции, в общем строительстве Божьего мира, а внешняя пестрая смена картин и событий нужна лишь как занимательная оболочка…» Калиостро – знаменитый алхимик, масон, чародей XVIII в.

Михаил Алексеевич Кузмин

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги