Подземные ручьи

С. А. Может быть. Пожаловались только две.

В. К. Это ничего не доказывает. Как же ты себе это объясняешь?

C. А. Ложно направленный инстинкт.

В. К. Да… Собственно, почему ложно, я не совсем понимаю. Куда же бы ты его направила?

Анна Ниловна волнуется и перекладывает дребезжащие вилки с места на место.

B. К.

Я что-нибудь не то говорю? касаюсь больных мест? Я ведь не в курсе ваших дел.

С. А. Какие глупости, дядя! Какие там больные места! Я живо заинтересовалась этим мальчиком, и мне будет интересно посмотреть, что из него можно сделать личной инициативой и работой.

B. Н. Да, да, да. Мне и самому это крайне интересно. Но зачем же его брать в дом?

С. А. Иначе никак не выйдет.

В. Н. Конечно, тебе виднее.

Ан<на> Ниловна окончательно разроняла все вилки, так что дочь насупилась, а В. Н. для контенансу стал напевать: «Красотки, красотки, красотки кабаре», чем навел еще большую панику на окружающих.

§ 5. Продолжение случая.

Виталий Нилыч Полухлебов, не занимая покуда никакого места и не имея собственного дела, целыми днями или гулял, или раскладывал пасьянсы. Всему удивлялся. Более всего его удивляло:

1. Совершенная непонятность с точки зрения любого языка всех названий и вывесок.

2. Обилие голых людей на улицах.

3. Бездарность телосложения.

4. Полное равнодушие публики к обнаженному телу, которое приезжий на первых порах склонен был рассматривать как клубничку.

5. Необычайное количество запретов и регламентации и т. д. и т. д.

Сначала он начал составлять список своих удивлений, но потом бросил.

Талантливый ребенок Фома Хованько не внес большой перемены в жизнь Коньковых, хотя когда все расходились по службам и Фома с В. Н. оставались одни, то Полухлебову не удалось настолько разговориться с мрачным растлителем, чтобы это показалось интересно. У дефектива было наглядное несоответствие между квадратным низким лбом, сильными челюстями, тупым подбородком и густыми, жесткими как конские, черными волосами и необыкновенно нежным румяным ртом и по-восточному сладкими большими глазами. Приземист и широкоплеч. Может быть, он был бы сквернословцем, если бы менее дичился. Двигался он бесшумно, но тяжеловесно, как кит под водою. В первый же день он вдребезги разбил чашку, о которой любил философствовать Виталий Нилыч как о некоей эмблеме. С одной стороны был портрет императрицы Жозефины, с другой барабанщик, сидящий на своем инструменте и набивающий табаком трубку. Соединялись эти изображения символами и атрибутами военного деспотизма и писарской галантности. Даже разбил эту чашу тов. Хованько бесшумно, но в мелкие осколки, которые куда-то мрачно и замел. Сони при этом не было. Анна Ниловна вздрогнула и побледнела, а брат ее начал было качать головой, приготовляясь что-то сделать, но был прерван письмом от Виктора Андреевича Малинина, где говорилось, чтобы дома не беспокоились долгим отсутствием Павла и не предпринимали никаких розысков.

§ 6. 3-й разговор о разогретом.

Когда при рассказах о Клавдии Кузьмиче в присутствии В. Н. доходили до эпизода, считавшегося высшей точкой, всем становилось неловко, кроме Полухлебова. Дело в том, что во времена голода и холода Клавдий Кузьмич по утрам должен был разогревать свой ночной горшок с содержимым на той же печурке, где варил себе кашицу, и нести его с пятого этажа на двор. А Клавдий Кузьмич был человеком уважаемым и профессором. Доведя героя до этого последнего испытания, все взглядывали на голову Виталия Нилыча и умолкали, а тот начинал обобщать факты. Чаще всего собеседником его была Анна Ниловна. Полухлебов, не стараясь придать значительности роковой своей наружности, говорил как дипломат.

В. К. Не надо увлекаться героизацией.

А. К. Но это и в самом деле ужасно. Ты не испытал на себе этих лет и не можешь судить. Люди были жалки, противны, смешны, если хочешь, но если со стороны, конечно, они были героями.

В. К. Я не перестану повторять, что русская интеллигенция вела себя позорно, позорно.

А. К. Очень ответственно так говорить. И потом проделывать вот такие скаредные и комические вещи, м. б., труднее, чем встать к стенке, тем более что добровольно на смерть никто не шел.

В. К. Но все-таки дело шло о жизни.

А. К. В то время у нас переменились все мерки, исчез весь стыд и общество, условности, остались примитивнейшие потребности, очень простые, м. б., не всегда благовидные в другое время. Я не знаю. Теперь опять понемногу все чувства возвращаются, но не знаю, во всей ли полноте. Все это исчезло навсегда. Посмотрел бы ты, как мы тогда одевались! Прямо Наполеоновская армия в 1812 году, у того же Клавдия Кузьмича (уж и костюм) костюм был сшит из диванной материи с яркими розами. Очки, мягкая шляпа, валенки и откуда-то реставрированный плед.