Подземные. Жив

– Это ты, малец? – Про меня это он. Я прячусь за теткой Гастоньей. – Подь сюды, стань ко мне, малец, чтоб я дважды тебя потрогал. Мне тада тока четыре разика останется, а ты отплатишь проклятье.

– Ты не бери себе в голову ни разу, что он грит, – грит мне тетка Гастонья. А дядя Сим, он ничё не грит, да и не глядит на меня ни разу, а до тово боязно и так тошно, ну, я и не жду вовсе, что в доме у тетки Гастоньи долго проживу, а пойду в лес да помру тама, так мне паршиво и тоска. Тетка Гастонья грит, я заболел и одинцать фунтов сбросил, такая мне жуть и немощь, весь день в пыли провалялся. – Ты чё эт в грязи рыдаешь, детка, – грит мне она, – да всю мордаху себе эдак вот вывозил? – И давай грязюку мне с физии стирать. Тетка Гастонья – это ж никада не она сама, то дедушка Джелки, да дядя Симеон, да вся мелюзга тама песком в меня швыряли. А никто из них ни разу к деде меня в лазарет не сводил.

– Ох, Боженька, пора уж мне и хватит плакать.

Дедушка Джелки, он в окно как высунется да меня спымает, да как давай больно мне делать, что я аж замертво падаю, а он знай себе орет, да улюлюкат, да грит:

– Таперя я мальца споймал, и вот дважды его взял да потрогал! – А потом, потом грит: – Ты-рии! – чатыр! – И тетка Гастонья, она меня в сторону как дёрг, так резко, что я наземь – бац. – Мне знак был, када я дотянулся и его спымал, – орет дедушка Джелки, – и осталось мне уж тока три разика. – Тетка Гастонья как давай плакать да на постелю падать и биться вся, и еще даж не знаю что, а вся мелюзга по дороге давай бежать за дядей Симом, какой в поле с мулом себе, и он тож как побежит потом к дороге. Боженька, а потом этот старый дедушка Джелки на верандию выходит, меня ищет да руки свои расставлят, чтоб меня споймать, и прям туда ходу, где я стою, кабутто и не слепой вовсе никак, а потом об тубаретку перецепился и вопит, упал да поранился. Все тута грят: «Ой!» Дядя Сим старика подымает и тащит в дом ево да на постелю ложит, а старик весь задыхатся. Дядя Симеон, он двоюрному велел, чтоб меня на улицу увел, и от мы с двоюрным пошли и встали наруже да слышим, как дядя Сим и тетка Гастонья друг на дружку орут.

– Ты чего это хочешь мальчонку этого в доме держать, коли на нем проклятье, дура-баба? – орет дядя Сим. А тетка Гастонья, та все молится и молится.

– Ох, Господи, он же дитя всего-навсего, ничё он никому не сделал, за что Господь навлекает позор и разор на голову невинного ягненочка, самомалейшего младенчика.

– Неча мешать меня с тем, что там Господь решает, – орет дядя Сим.

Тетка Гастонья грит:

– Господи Боже, его кровь – моя кровь, и кровь моей сестры – моя кровь, ох Господи, милый Иисус, спаси нас от греха, мужа моего спаси от греха, свекра моего спаси от греха, детишечек моих спаси от греха, и Господи, милый Господи, меня спаси, Гастонию Джелки, от греха. – Дядя Сим, он такой на верандию выходит, глядит на меня, как на врага, и прочь пошел, птушта тетка Гастонья, она теперя всю ночь молится, а ему-то и сказать на это неча. Дедушка же Джелки, он уже заснул.

Ну, двоюрный мой, меня старше, выводит меня на дорогу и ГОРОД вона тама показыват, птушта знает же ж, как мне уныло. Грит:

– Сёдни сабота, вечер, все надрались и в ГОРОД туда вон поехали, и давай качать, во чего они делают, да уж.

Я грю:

– В каком это смысле, качать?

А он грит:

– Ух, мальчонка, у них там прыгучая музыка да спевки веселые с плясками, вся эта дребедень. Да уж, видал я такое в саботу вечером, поросенка на жареху пустили, а папка, он от так от цельный бутылёк выхлестал, – и голову свою назад закидвает, двоюрный мой, а голова у нево прям огроменная, знашь, и мне показыват, и грит: – Уу-хиии! – А потом прыг-скок вокруг, руками себя всево обхватил, чтоб мне показать, и грит: – От так от пляшут. Тока тебе на спевку неззя, потому как на тебе проклятье. – И от мы с двоюрным пошли по дороге чутка, а тама все огни в ГОРОДЕ горят, каких я раньше никада не видал, и мы на яблоню влазим, садимся тама да все это глядим. А мне так тошно, что никакой мне и разницы-то нету. «Боженька, да что мне за дело до того старого городишки-то?»

Ну, двоюрный мой сюда пошел, а я туда потом, и по лесам как давай скакать, да вниз по горке к лавке мистера Данэстона, послушать себе еще песен по радиву. А потом, куды бечь, пошел я по той дороге к деде домой. А тама все так тихо, так пусто, ну, никто этово и не знат, а я тута щас помру и в землю намертво уйду. Старая псина скаучит у дедовой двери, да тока он-то тута не живет, да и я тута не живу, никто тута не живет уже, а он тока скаучит, всю душу вынает.

В общем, деда видал, как Господь через забор прошел сотень лет назад, и теперь в лазарете помрет и никада больше никаково забора не увидит, ничё больше никада. Я у Господа спрашиваю: «Зачем, Господь, ты так с бедным дедой?»

Не помню больше ничё про дом тетки Гастоньи да про все, что тама было.

Глава 4 Братец за мной приехал