Подземный факел

— Итак, — продолжал он, — о чем говорится в прибывших материалах? Над нашей территорией был сбит самолет без опознавательных знаков. Летчик погиб. Через день на востоке Украины, неподалеку от станции Даньки, в небольшом лесочке обнаружили два парашюта. В ту же ночь колхозный механик Сирченко на вокзале станции увидел человека, который якобы в 1944 году в Прикарпатье ранил его, Сирченко, выстрелом из автомата. Сирченко служил тогда в армии шофером. Показания его есть среди полученных из Москвы документов. Вы их прочтете и убедитесь, что все сходится к одному: Сирченко вел тот самый «студебеккер», о котором вы мне рассказывали, Арсений Тарасович… Человека, подозреваемого Сирченко, задержали, его конвоировал милиционер, но тот сбежал. Местные чекисты установили, что вместе с беглецом был еще один. Вот он, — Шелест щелкнул ногтем по фотографии. — Они вдвоем выпрыгнули с поезда на ходу. Потом этого нашли под насыпью с раздробленным черепом и сломанной ногой. Перед смертью он произнес несколько слов на немецком языке. Получив донесение, за эту нить ухватились московские товарищи. Фотографии погибшего были переданы по бильду нашим коллегам в ГДР. Ответ из Германии вы только что читали… Таким образом, один парашютист выбыл из игры. Есть такая догадка, что его прикончил напарник. Сломав ногу, немец стал обузой для него… Второй парашютист ушел. Розыски пока ничего не дали. Приметы второго нам сообщаются: он длиннорукий, полный, ниже среднего роста, с рыжей бородкой.

— Выходит, Коленда?

— Выходит, что он.

— Но это же Гандзя-Мацюк! Его внешность. Кроме бородки.

— Да, конечно. И все же нужна стопроцентная убежденность в этом. Людей невысокого роста с длинными руками не так уж мало… У того были документы на имя Харпия, научного работника из Коломыи. Паспорт и командировка остались у раззявы-милиционера, который уснул в вагоне и упустил задержанного. Документы оказались фальшивыми. Тем не менее, только что я запрашивал Коломыю. Там такой не значится, и института, указанного в командировочном удостоверении, не существует в городе вообще. Но проследуем за неким Харпием дальше. Оставим на время приметы, вернемся несколько в прошлое.

Старшина-пограничник Гейко, который задержал Кобца, докладывал вам, что нарушитель очень напомнил ему одного из тех двух бандитов, которые ехали на «студебеккере» в 1944 году в ночь, когда ваш взвод добивал шайку. Если Гейко не ошибается, то Кобец — это Довбня, телохранитель Мацюка. Гандзей он быть не может, того вы знаете лично. Кобец выбросился на мосту в ущелье, изуродованное лицо не дало возможности установить точно, был это Довбня или кто-то другой. Однако мы имеем рапорт Гейко. Имеем также и заявление механика Сирченко: он вез в машине человека, известного сейчас под фамилией «Харпий». Но мы-то с вами — а вы тем более — хорошо знаем, что ехал тогда в «студебеккере» Гандзя-Мацюк. Даже оставив на время Коленду, можно сделать вывод: второй парашютист — Гандзя, и гуляет он сейчас на свободе. Сдается мне, где-то здесь, поблизости, гуляет. Не от него ли приходила посыльная к Горишнему?

— Возможно, — согласился Петришин. — Надо бы поинтересоваться домом этой поповны.

— Оперативная группа уже выехала в Остудиев. Я распорядился. А нам с вами, майор, предстоит поездка к Горишнему. Московский пакет поторапливает. Теперь уже не время продолжать психологические опыты и гадать: придет он к нам сам или не придет?

— Да, — сказал Петришин, — не время.

— Ну и отлично, Арсений Тарасович.

— Я все думаю про Кобца: Довбня он или не Довбня? Только почему он все же заявился сюда в одиночку, раньше Гандзи? Почему они не вместе прибыли к нам?

— Гадать не будем. Садитесь-ка лучше за стол, майор, и читайте московские материалы. Мое изложение — это одно, а вникнуть в каждый документ отдельно не помешает.

4

— Ранев! Стоянка пять минут. Кому хочется покурить, можете выйти. Только не отстаньте от автобуса, — объявил водитель. Пассажиры заспешили к выходу, несколько человек вышли с вещами.

В Раневе вышел и Горишний.

Не задерживаясь на автобусной станции, он зашагал вдоль площади, стуча подковками тяжелых рабочих сапог.

Вдали, за стенами старинной крепости, виднелись купола церкви. Над ними с карканьем кружились вороны. Под ногами темнел, таял снег. Воркуя, стайками ходили по площади голуби.

Горишний немного помнил этот городок. Когда-то давно, еще в детстве, он приезжал сюда со старшей сестрой. Почти в каждом доме здесь издавна ткали узорчатые ковры. Богатые цветами, с искусным рисунком орнамента, творения рук раневских мастериц-ковровщиц расходились по всей Галиции, Закарпатью, вывозились в Прагу, Вену, Варшаву, Будапешт. Сестра Грицька была на выданье. Она хотела купить в Раневе ковер. Долго ходила по базару, держа за руку брата. Приценивалась. Выбирала. На большой ковер не хватало денег. Кое-как выторговала маленький коврик с красными розами по желтому полю.