Подземный гром

Сулемнис потряс руку юнца, а Туртур, которой было за сорок и которая уже дважды овдовела, была польщена, что, говоря о молодой паре, Пруник имел ее в виду. Она хихикнула и предложила грузчику не совать нос в ее дела, а не то в следующий раз она доберется до его хари. Феникс споткнулся о кучу брюквы и капусты, заблудившись на лестнице, куда вышел помочиться на ступеньках, и расквасил себе нос. Пруник мрачно пел:

Ты сказала мне: «Зеркала нет у меня», —
И тебе поспешил я купить.
Ты, хитрюга, свое уронила кольцо,
Потеряла и серьги свои.
Ах, глупец я, махровый глупец!
Кто на свете глупее меня?
Ума-разума я не набрался нигде,
И теперь я сижу и вздыхаю[54].

Я видел, как Лоллия выскользнула с Оарисом. Но вот Ирида решила привлечь к себе внимание. Она представила танец, который назвала «Леда и лебедь», то есть попросту, лежа на спине, дрыгала ногами. Когда Кинискул заявил ей, что лучше всего у нее выходит, когда она изображает яйцо, она двинула его по зубам. Герма промывала рану на носу Феникса, а Пруник по-прежнему распевал, хоть его никто не слушал:

И в продаже намедни заморский был шелк,
По дешевке, — ну как упустить?
И флакон для духов у тебя опустел, —
Всякий раз я покорно платил.
Ах, глупец я, махровый глупец!
Кто на свете глупее меня?
Ты же — шлюха, махровая шлюха, —
Это всякий готов подтвердить![55]

У Ириды с Кинискулом дело дошло до драки. Она взвизгнула и опрокинула жаровню, на которой Герма пекла каштаны. Загорелось одеяло, и комната наполнилась дымом. Одеяло вынесли на площадку и там затоптали. Воспользовавшись суматохой, жена грузчика Мегиста куда-то скрылась со вторым сыном Мефы. Грузчик заявил, что это сущее безобразие, но Мефа смочила ему голову вином и постаралась его утешить. Снова появилась Лоллия, нос у нее блестел и вид был архидобродетельный. Она сурово упрекнула мужа за то, что он сидит слишком близко к Ириде, и увела его в соседнюю комнату. Вошел Оарис, а за ним Мегиста, которая сообщила, что, испугавшись пожара, она спустилась вниз посмотреть, не пострадал ли ее ребенок. Когда выпили еще несколько раз вкруговую и погасли все светильники, кроме одного, Оарис снова исчез с сестрой Фульбунга, а тот вместе с Иридой отправился разыскивать их в противоположную сторону. Наконец мы остались с Гермой одни.

Я выпил сущую малость. Герма, вероятно, вовсе не пила. Феникс храпел в боковой комнате, лежа на дерюге. Герма пошла укрыть его. Я старался осознать, какие чувства преобладали у меня: веселился ли я или скорей испытывал тревогу? Собственно говоря, я ничего не достиг — рано или поздно мне пришлось остаться наедине с Гермой. Она вошла в комнату.

— Где ты ляжешь? — спросил я ее. — Ты можешь остаться в этой комнате, а я лягу с Фениксом. — Я сказал это, думая, что не следует оказывать на нее ни малейшего давления. Я проявлял щепетильность и желал показать ей да и себе самому, что отношусь к ней с глубоким уважением. Но лишь приписывал себе эти побуждения. На деле я просто тяготел к одиночеству. Я чувствовал, что скверно играю роль, произнося слова, какие сказал бы всякий порядочный мужчина, а в действительности я был трус, думал только о себе, и мне было страшно. К счастью, она была так радостно взволнована, что приняла мои слова за чистую монету. Она улыбнулась и прикоснулась пальцем к моим губам. Потом стала искать, чем бы накрыть постель, так как одеяло сгорело. На улице сгустился беззвездный мрак, догорал последний светильник.

— Кровать не слишком широкая, — сказала она, — но мы как-нибудь уляжемся. — Она повернулась ко мне спиной и сбросила платье. Я взглянул на ее стройную спину, аккуратные ягодицы и тонкие ноги, но вот она скользнула под простыню. — Погаси свет.

Светильник погас сам собой, и запахло горелым маслом.

— Вот мы и одни в темноте, — проговорил я, чтобы что-нибудь сказать. Произнеся эти слова, я точно оценил наше положение. Мне вспомнилась строчка из «Фарсалии»: «Желай неизбежного»… Я уже ничего не мог желать. Ни женщины, ни домашнего уюта, ни солнечного тепла, ни дружбы, ни поэтического вдохновения, ни общения с землей. У Гермы было теплое тело, она была гибкая и проворная.

— Будь осторожен, — шепнула она. — Пожалуйста. Это в первый раз. — Она старалась говорить тихо и непринужденно, но голос у нее сорвался, и она глубоко вздохнула.

— Не беспокойся. Я исполню все твои желания. Нам некуда спешить.