Подземный корабль

Мне показалось интересным продолжить знакомство с русской классикой, я пошел в книжный магазин и принес в дом "Войну и мир" и разные другие толстые тома. О своих впечатлениях здесь рассказывать не буду, это особый и долгий разговор. Разумеется, фильмов я себе накупил: Бертолуччи, Кубрик, Хичкок, Дэвид Линч, братья Коэны да заодно весь комплект Джеймса Бонда. Вот прекрасное занятие — сидеть по вечерам в гостиной, смотреть отличные наивные старые ленты про агента 007, пить старый херес да при этом курить кальян. Мое одиночество не печалило меня — устал я в последнее время от людей.

Дни были туманны, в полдень я зажигал свет. В один из таких дней вдруг вновь потревожил звонок.

— "Британская империя"? — спросил меня шелестящий, стареющий, надменный женский голос. — Ждите, сегодня после двух к вам приедет Кромвель.

— Что вы хотите этим сказать? — задал я дурацкий вопрос.

И тотчас появилась мысль: вот он, финал. По мою душу прибыл англичанин, владелец салона.

Ваш заказ выполнен, сегодня мы можем его доставить. Костюм в кэжуальном стиле примерно в четырнадцать тридцать привезет курьер нашей компании Кромвель Тагиев. Только, пожалуйста, проявите себя ответственным человеком, не забудьте расписаться в получении, чтобы мы не гоняли дважды Кромвеля Магомедовича.

Через сорок минут ко мне прибыл большой пожилой кавказец, его глаза цвета давно сгоревшего угля выражали мудрую покорность перед жизнью. Я осторожно раскладывал пиджак и штаны на диване в гостиной, меж тем как Кромвель топтался в прихожей, в компании Сократа и Платона. На прощание я решил дать ему двадцать рублей чаевых, и мои пальцы коснулись его ладони — она была твердая, как базальт или гранит, из такого материала можно рубить мемориальные доски. Должно быть, первую половину своей жизни он упражнялся с мотыгой в каком-нибудь горном селении.

Костюм я аккуратно повесил на вешалку и отправил в темноту шкафа, к самой стенке. В самом деле — зачем он был мне сейчас?

…Все мы были надежно спрятаны на дно большой зимы, только набиравшей свою силу. Самая черная вещь на свете — чернее черной кошки, смолы и смертного греха — дождь, который идет в Москве вечером, в начале декабря. На улицах лежала снежная каша, фонари подсвечивали ее, она блестела как серебро. Горбы припаркованных автомобилей были рябыми от изморози, разбитой невидимыми в темноте каплями дождя, лишь в освещенном пространстве под фонарем было видно, как вниз несется их стая. И медленно выворачивал из-за угла полупустой троллейбус с рекламой на боку, похожий на длинный, светящийся изнутри фонарь.

Иногда вечерами я садился за компьютер и по сети играл в шахматы. Отчего-то партнеры все время попадались с другой стороны земного шара. Обменявшись с противником парой реплик, я узнавал, что у него сейчас начало летнего дня, он только что пришел в офис и мается от тоски, а зовут его Плутархо.

Когда игра заканчивалась, можно было садиться у окна и смотреть на людей, которые шли по моей улице и о которых я не знал решительно ничего. Было мучительно интересно наблюдать за ними. Жизнь каждого из них являлась тайной.

Однажды я увидел, как на другой стороне улицы останавливается такси. Оттуда выходит женщина, несколько секунд она стоит на краю тротуара, пропуская две или три машины, потом быстро пересекает дорогу. Она высока, стройна, на ней сапоги с высокими каблуками и длинное черное пальто — оно охватывает талию, подобно узкому футляру, но внизу его полы расширяются, и оттого издалека женщина похожа на черную шахматную королеву.

Может быть, сейчас она подойдет к моему дому… именно так и происходит. Она останавливается перед подъездом и начинает разбираться с кнопками домофона.

За рукава я выволок из шкафа свой наиболее достойный свитер, быстро в него влез. Уже открыв входную дверь, посмотрел в зеркало… так, джинсы смотрятся допустимо. Взмах расческой по волосам, на дальнейшую оптимизацию времени не хватает. Стук ее каблуков слышен уже очень близко, на уровне второго или третьего этажа. В руке я верчу связку ключей — как бы спускаюсь за газетами. Дальше что-нибудь придумаем.

Мы встретились с ней на площадке двумя этажами ниже. Она стояла спиной ко мне и нажимала на кнопку звонка. Тут дверь отворилась, и третий участник появился на сцене. Совсем это было некстати, ведь я не успел сказать ей ни одного слова.

— Я еще снизу тебя увидел. Мне Корчагины звонили, спрашивали, буду ли я телешоу смотреть. Нет, — говорю, — сегодня дочь ожидаю.

Это был мужик лет шестидесяти, в тренировочных штанах и зеленой майке с изображением автомобиля. Изрытое лицо, темные с сединой всклокоченные волосы, короткие унылые усы, но в глазах — большая бодрость и желание общаться.

Мне оставалось пойти дальше своей дорогой. Встреча отца и дочери, и я не представляю, как в нее вписаться. Но тут он заметил меня и обрадовался чрезвычайно.

— А, это вы! Давно тут к вам присматриваемся. Так пора, наконец, познакомиться? Наталья, дочь. А я — Михаил Федорович Горчанский.