Я удивился, как все в этом доме — и Ирина Даниловна, и этот тип начинают так со мной общаться, словно давно меня ждали. Припомнил, что несколько раз с этим Горчанским встречался на лестнице.
— Наташа, с сентября этот молодой человек поселился в нашем доме, никак нами не интересовался, а теперь решил заглянуть. Рады, рады, лучше попозже, чем никогда. Просим заходить.
После этого и Наталья неторопливо повернулась ко мне.
Она старше меня лет на пять. Спокойные, надменные глаза, прямой, чуть длинноватый нос. Темные густые волосы на затылке стянуты в хвост. Она сняла блестящие, отороченные мехом перчатки, держит их в правой руке, и я четко вижу обручальное кольцо.
— Заходите, — сказала она и хмуро кивнула, сочтя, должно быть, меня безвредным.
Я вошел в квартиру и стал любоваться открывшимися передо мной пейзажами.
Прообраз моего собственного жилища до того, как в нем соорудили империю. Не столь понтовый — комнат здесь, кажется, всего три. Но такие же высокие потолки и огромные окна, а в гостиной из блина лепнины произрастает провисшая от времени люстра, между потолком и ее бронзовым стержнем — сантиметров пятнадцать грязного, обмотанного изолентой шнура.
И все же это не бомжатник, совсем нет. Просто здесь видно, что на свете были шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы, а потом наступил крах времен и действительность поросла травой забвенья — уже жухлой и пожелтевшей.
Наталья Горчанская быстро нас покинула, скрывшись за поворотом коридора. Я вошел в гостиную. Перед диваном простирается синтетическая шкура неубитого медведя, черная с оранжевыми подпалинами, один из ее пластмассовых клыков обломан. На диване пара газет: номер "СПИД-инфо" с нагими девицами на фоне стриптизерского шеста, а также бесплатный листок "Добрый лекарь", украшенный заголовком на первой полосе: "Солодка голая на страже моего иммунитета". Торжественный, бархатный, грубо заплатанный сбоку абажур цвета свеклы создает ощущение уюта и комфорта.
Я почему-то был уверен, что плечо у Горчанского украшено развесистой синей татуировкой. Даже специально обошел вокруг Михаила Федоровича, чтобы убедиться. Но я ошибся.
— Как у Вадима дела?! — закричал Михаил Федорович в глубину комнат.
— Фирма открывает еще два салона. Все идет к тому, что ему отдадут швейцарский сектор.
В парадной комнате непременный сервант, и за его стеклами кухонное украшение: железная обезьянка обнимает бочонки с солью и перцем. У меня просто сердце сжалось при виде этого зверька — решительно такой же лет тридцать обитает в шкафу у моих родителей. Скуден был ассортимент вещей, украшавших жизнь советского человека. Еще в серванте — бутылка ликера "Кюрасао", пару эпох назад попавшая к нынешнему владельцу и бережно хранимая им за редкость и красоту. Огромный, на множество персон сервиз из белого фарфора, каждый его предмет нес на своем боку стилизованную черную розу, выросшую — учитывая неуверенно-модернистскую эстетику — где-то в конце семидесятых годов.
Горчанская добралась до кухни: короткий плеск, звяканье посуды. Лязгнул холодильник, зашуршали пакеты — она укладывала по полкам еду. Судя по доносившимся звукам, ее сапог встретился с компанией пустых пивных бутылок. Быстро, одну за другой, она отправила их в мусорное ведро.
Она нервно и быстро ходила по квартире. Зашла в спальню, там тоже чем-то осталась недовольна, судя по ее тягостному вздоху.
Из любопытства я стал знакомиться с владениями Михаила Федоровича. Нашел еще одну комнату, когда-то она была кабинетом, но сейчас туда отправили на поселение чужие друг другу, громоздкие, отработавшие свое вещи. Проигрыватель для пластинок "Ригонда" в корпусе из деревянного шпона, свернутый в рулон пластиковый экран для семейных просмотров самодельных домашних фильмов, оленьи рога с повисшей на них лазурной тюбетейкой, стремянка, охотничье ружье. И еще там была статуя, размером с крупного карлика: стальной рабочий с мужественным, условно-кубическим лицом опирался на какое-то замысловатое, очень тщательно выполненное орудие труда.
На стене вместо ковра была распластана карта Советского Союза.
— Прошу в комнату, посидим, побеседуем. — Это хозяин появился в дверях.
Он притащил чайник и сомнительный долгоиграющий зарубежный кекс в вакуумной упаковке, со слезой из синтетического варенья на срезе. Вынул из шкафа две толстые и пыльные рюмки.
— Я хочу потребовать вас к ответу. Как в наши дни люди добиваются успеха? Не изнашивают ли нацию? Ну что хотите нам рассказать о своей жизни? Давайте, поделитесь, поделитесь.
Налил мне ликер или настойку — что-то резкое, ароматное и сладкое, с ароматом бадьяна. Хотя я не уверен, что знаю, какой вкус у бадьяна.
— Сейчас все живут на западный маневр. Но былой ресурс еще не исчерпан! Нашему поколению не дали многое довершить. А мы могли бы сделать из планеты настоящую красоту! Я часто задумываюсь, какие меры обязано принимать нынешнее правительство. Вот еще сильный ход — овладеть профсоюзами, как Перон в Аргентине с женой его. И надо деревню все-таки поднимать, строить там маленькие домики.