Подземный корабль

Этот дом, кажется, понял, что скоро жильца здесь не будет. Раньше “Мадагаскар” держался из последних сил, но теперь все вокруг стало рассыпаться, ломаться и заканчиваться. Невозможно было не думать, что в день бегства, после того как Морохов выйдет за ворота, обе башни медленно начнут разламываться на куски, оседать, и на их месте останется лишь гора обломков или, скорее всего, просто пустырь с редкой и сухой травой. Теперь лифт, проходя восемнадцатый и шестой этажи, цеплялся за выросшие неизвестно откуда препятствия, застывал на секунду и освобождался, сотрясаясь с болезненным грохотом. Однажды, тихим воскресным утром, спустившись вниз, Мстислав Романович обнаружил, что холл застелен ковром из газет, на нем раскорячена стремянка и на вершине ее трудится электрик Стас. Подняв над головой вымазанную в клее швабру, он возил ею по потолку, чтобы вернуть туда декоративные плитки, осыпавшиеся ночью, словно осенние листья. Вокруг, приседая, бегал лифтер и фотографировал это действие. Они смеялись над неведомой жильцу шуткой. Оба эти человека были счастливы.

Консьерж со значением посмотрел на него своими умными глазами, и Морохов понял, что им настало время поговорить. Тогда он приказал:

— Ибрагим Евстигнеевич, у меня для вас есть поручение, пожалуйста, подождите в комнате для сотрудников.

Охранник не удержался и повернул к ним голову, пытаясь предположить, какие неприятности готовит для них жилец.

Мстислав Романович медленно шел по “Мадагаскару”. В Каминном зале перегорела одна из двух змеевидных люстр, и свет был наполовину разбавлен мягкой осенней темнотой. Садовница и уборщица, исполнив утренние свои обязанности, устроились отдыхать на диванчике.

— Климат меняется, — сказала Варвара Сергеевна. — Через двадцать лет не будет ни Парижа, ни Ленинграда. И голландцев тоже не останется. Все затопит. Подводное царство. А те, кто останутся, смогут проходить сквозь стены.

Поразмышляв, уборщица ответила ей на это:

— Когда лежу много — колени болят, как будто вот что-то схватывает.

Они беседовали в тихой полутьме, как в деревенской избе при свете лучины.

После долгого молчания Варвара Сергеевна сказала:

— Мне прислали рисунок для вышивки. Зимой сяду вышивать леопарда.

В комнате консьержа Ибрагим Евстигнеевич, как всегда, корректно поднялся навстречу.

— Мстислав Романович, я рад сообщить вам, что определена оптимальная дата отъезда. Наши клиенты покидают “Мадагаскар” в ближайшую среду, то есть через шесть дней. Если вы по-прежнему намерены к ним присоединиться, еще раз уточним вопрос оплаты. Надеюсь, что первую часть вы отдадите мне прямо в день отъезда. Второй транш я очень рассчитывал бы получить недели через три, при условии, конечно, что результат вас устроит. Но я думаю, все будет хорошо.

— Не сомневайтесь — с платежа я не соскочу. Они помолчали.

— Варвара Сергеевна не догадывается о своем счастье, — сказал Ибрагим. — Если снова наступит лето, в висячих садах ей можно будет посеять лук, петрушку и укроп. Она очень настроена была в этом году, но тут вмешались вы, велели насадить всяческие кактусы.

— Посоветуйте ей устроить теплицу. Вы же знаете, там есть “Парижское кафе”, стены у него стеклянные, а крыша к весне обязательно рухнет. Останется только пленку натянуть. Так пусть ваши ребята этим займутся, иначе к лету они одичают от безделья, — посоветовал Морохов.

Итак, скоро этот город, где он прожил тридцать семь лет жизни, исчезнет для него. Удастся ли ему когда-нибудь вернуться? К кому? И куда? В предпоследний день накануне бегства он отвел два с половиной часа на церемонию прощания. Утром были приведены в порядок последние оставшиеся дела.

Потом состоялся обед с тремя веселыми мужиками из Тулы, которые давно уже склонялись к тому, чтобы разместить у него заказ. Они объяснили москвичу, отчего девятнадцать лет назад началась перестройка, и показали, как следует пить водку на тульский манер. Он же с удовольствием разворачивал перед ними великолепную картину своего дальнейшего процветания в России. В конце встречи туляки подняли рюмки, предложили выпить за Мстислава Романовича и сообщили ему, что рады видеть человека, который смотрит вперед так уверенно. Потом Морохов сел в “сааб” и велел водителю ехать куда глаза глядят.

Но это торжественное прощание у него никак не получалось. Его слишком занимала наступавшая, новая глава жизни, и он буквально заставлял себя смотреть на улицы, на здания, на людей. Вот старый дом с наличниками и крыльцом, из его крыши, как блестящий гриб, прорастает спутниковая тарелка. Красные палатки уличного кафе, несмотря на холод там все еще сидят люди перед кружками с пивом. Картонная “Ока” качается на трамвайных рельсах, как на волнах, и сейчас ее подрежет джип.