Подземный мир и живая вода (СИ)

— Казну панскую и бумаги по мелким делам Кшиштоф мне передал, а важные бумаги у Люциуса в сундуке остались. Судиться с ним мне не по зубам. Нутром чую, законников позовет. И в сундуке у него найдется сокровищ, чтобы с кем угодно против меня сговориться. Землю я на монастырь перепишу. Пускай черт с попами сутяжничает, эти своего не упустят. Движимое имущество в Полоцке и в Минске распродам, а панская казна, лошади и арсенал мне самому пригодятся.

— Для чего? На службу пойдешь?

— Какую мне, душегубу, службу? Соберу ватагу висельников, выйдем на большую дорогу, да позажигаем напоследок. Душа продана, мимо ада не пролечу. Пусть за мной, как за паном Кшиштофом, сам король гоняется. Пусть мою голову в Кракове на площади рубят. Глядишь, и в аду веселее буду сидеть. Как легендарный грешник, который и самого черта ограбил. Как тебе?

Ласка вздохнул. Вроде и не его дело, будет ли порядок на литовских дорогах. Вроде и не его дело спасать душу разбойнику. По уму, так взять бы саблю, да снести голову Анджею прямо сейчас, не дожидаясь королевского палача. Как батюшка дома говорил, за каждого разбойника добру молодцу один грех спишется.

С другой стороны, сев за стол и преломив хлеб, голову рубить? Может, оно и по уму, но как-то не по совести.

— Ты душу выкупить не хочешь? — спросил Ласка.

— Это как? К Люциусу на поклон идти, будь он неладен?

— При тебе ведь черти говорили, что души не им самим в кошель складываются, а договор заключается при их посредничестве с самим дьяволом?

— Допустим. Дьявол меня тем более не примет. Что я могу ему предложить? Другие души? Да пошел он!

— Не только души, — Ласку озарило интересной идеей, — В Подземье чертям хода нет, а диковины оттуда им бывают нужны. Пану Твардовскому из Кракова служит черт, а волшебное зеркало у пана из Подземья. Почему бы тому же Шарому или другому черту не рассчитаться твоим договором на душу за какую-нибудь колдовскую диковину? Разбойничьих душ, знаешь, в Аду полно, а диковины из Подземья — штучные.

— Снова черту за душу служить? Обманет же лукавый.

— Пойди к Нидерклаузицу. Он не обманет. У них есть счетная книга, в которой записаны обязательства дворян Подземья друг перед другом и перед прочими сущностями. И немцы эти обязательства умеют по кругу списывать. У Нидерклаузица на носу война за корону для Ядвиги, он как раз много верных людей потерял, а за тебя пан Кшиштоф слово замолвит. Хотел ватагу набрать кого не жалко, так набери для немца.

— Ик! Анджей даже немного протрезвел, — Где они? Догнать успею?

— Вчера утром выехали на Минск из Глубокого. Везут раненого, поедут медленно. Верхом одвуконь до Минска догонишь.

Утром Анджей сорвался за немцами. А к вечеру следующего дня вернулся Вольф. Оборотень увел стаю обратно к замку под Браславом и там присвоил все лавры за победу над местной нечистью и нечистью Подземья. Пришлось малость погрызться, но отбился и набрал большой авторитет среди остзейских вервольфов, Благодаря сердцам ведьм или сердцу принца Ахупора, он в обращенном виде стал сильнее, чем привык быть. Но исключительно в обращенном виде. В человеческой ипостаси так и выглядел лет на сорок, и старая одежда нигде не жала.

30. Глава. Дом, где тебя всегда ждут

— Поворотись-ка сын! Экий ты неловкий! Что это на тебе за мужицкий тулуп!

— Ну тебя, старый, — вступилась мама, — Смотри как вымахал-то на немецких харчах! Завидный жених! Невесту случаем не привез?

— Поистерлась моя епанча, да и невесту не привез, — смутился Ласка, — Но за чем ехал, я привез. Вы, поди, думали, не пора ли за упокой свечи ставить?

— Нет! — с улыбкой сказал Устин, — Летом письмо пришло от Федора Нижнего из неметчины.

— От кого?

— От Фредерика фон Нидерклаузица. Он, хитрая голова, как услышал, что я тут жив-здоров, написал императорскому посланнику в Москву. Тот кинул клич по московским немцам, и Отто Бауэр сказал, что Устина Умного хорошо знает. Посланник Отте письмо передал, а тот уже мне.

— Ох и ругался старый, — сказала мама, — Говорил, дескать, не дальше ляхов, а непутевого аж в Париж понесло. Оседлал коня, поскакал по московским полякам спрашивать, кто такой Люциус Чорторыльский. Ох и сердитый приехал. Поклялся, коли ты не вернешься, этого пана на воротах повесить.

— По осени второе письмо Отто передал, — сказал Петр, — Что ты аж в Крым ходил и вернулся не по кусочкам. Что император тебе службу дал на полста рублей. Федор просил не серчать, мол, не принято на неметчине императорам перечить.

— Я смотрю, ты не один, — сказал Павел, — Кто с братом к нам в гости из дальних стран пожаловал?

— Вольф Стопиус из Риги, аптекарский приказчик, — представил Ласка первого спутника.

Немец шагнул вперед.

— Здравствуй, друг Вольф, — сказал Устин.

— Докторов мы тут уважаем, — сказал Петр.

— Бенвенуто Белледонне, латинский богомаз и мастер женского портрета.

Итальянец, услышав свое имя, чинно поклонился.

— Здравствуй, друг Бенвенуто, — сказал Устин.

— Красавец писаный, не только за портреты тебя дамы жалуют, — добавила мама.

На плечо Ласке сел огромный ярко-красный попугай.