Она натягивает широкий свитер крупной вязки по самые колени и кусает внутреннюю сторону щеки, чтобы успокоиться. У нее же все хорошо, жизнь прекрасна, и, вообще, стакан яблочного сока на завтрак был довольно вкусным.
Учительница смотрит на Дюпэн-Чэн с беспокойством, но тут же переводит взгляд на других учеников.
— Как вы знаете, по некоторым причинам мисс Дюпэн-Чэн долгое время не могла присутствовать на занятиях и сегодня вернулась к нам.
Кто-то даже приветственно хлопает, Маринетт лишь переводит взгляд на окно, по которому скользят капли-жемчужины холодного, весеннего дождя. Говорят, когда идет дождь, небо плачет.
Маринетт тоже плачет.
По внутренней стороне запястья течет тонкая струйка алой крови. Циркуль тоже может служить отрезвляющим лезвием.
Любая болезнь начинает развиваться постепенно, сначала выдергивая своим присутствием нервы, а под конец останавливая сердце.
Мания-тире-необходимость появляется также — сначала ты вроде бы есть, и друзья есть, а потом тебя нет и остаются лишь проблемы, наложенные одна на одну.
Адриану почему-то кажется, что он болен, как Маринетт Дюпэн-Чэн.
У него нет выпирающих ребер и шрамов на руках и ногах, но у него есть частичка веры в счастье и боль в каждой мысли.
Его просто больше нет. Есть Ша Нуар и есть проблемы, которые необходимо решить.
Когда личный самолет четы Агрест разбился во время шторма, маленький Адриан Агрест, кажется, умер вместе с родителями, хоть и не находился вместе с ними.
Просто не было больше мальчика, верящего в чудеса. И огромного дома, и денег, и няни тоже больше не было.
А теперь…
Есть приют, цель — сжечь все старые предприятия отца и черный латексный костюм будущего самоубийцы.
Еще, правда, есть еженощные визиты к Маринетт Дюпэн-Чэн, которая, возможно, тоже скоро умрет, но совершенно по другой причине.
Просто скоро этот мир лишится двух отчаявшихся подростков, психику которых изрядно попортили.
Просто жизнь несправедлива. И судьба тоже.
Тонкие, непозволительно тонкие руки, опутанные сетью бирюзовых и лиловых вен, водят по белоснежному холсту, оставляя красивые темно-серые узоры.
Небо за окном тоже платиново-серое, что не может не радовать Маринетт Дюпэн-Чэн. Она любит серый.
И кроваво-красный тоже.
Ей не нравятся кисти. Отец покупает ей и «белку», и «пони», и из синтетического материала, но Маринетт предпочитает свои маленькие, тонкие пальцы и трехцветную акварель.
Ша Нуар сидит за спиной и буквально дышит в затылок. У него нет совершенно никаких причин приходить к ней, он просто приходит и говорит обо всем, что видит.
Он считает это неправильным.
Маринетт тоже неправильная. Слишком гротескная и обнадеживающая.
— Мне нужна твоя помощь, — его шепот настолько тихий, что Маринетт его распознает чисто интуитивно.
— В чем? — испуганно интересуется она, натягивая тунику по самые пальцы.
— Тебе понравится, — с улыбкой отвечает Нуар, проводя ладонью вдоль выступающей линии позвоночника на ее спине. — Поможешь мне сжечь одно здание?
— Что, прямо сейчас? — восклицает Маринетт, как-то безумно улыбаясь.
— Нет, сначала нужно подобрать тебе наряд. Черный подойдет.
Маринетт вытягивает из своего шкафа черные лосины и тунику с капюшоном, кидает на кровать. Нуар с хитрой улыбкой протягивает ей черную в мелкий красный горошек маску надевает на нее, убирая в сторону иссиня-черные распущенные волосы.
— Добро пожаловать в общество будущих самоубийц, эм-м… Ледибаг, — на ходу придумывает имя он, а Дюпэн-Чэн тихо, воистину хрустально смеется. Ее практически детский смех отскакивает от стен и мириадами колокольчиков переливчато звенит в воздухе.
— Божья Коровка? Серьезно?
— Как никогда, — Ша Нуар дико ухмыляется. Безумец. — Мне нужно тебе кое-что показать, — говорит он.
Маринетт словно бы и не удивляется, когда Кот снимает свою латексную маску, теперь смотря на нее глазами тихого и молчаливого одноклассника.
— Прекрасно, Адриан. А теперь натягивай маску обратно и отворачивайся к стене — мне нужно переодеться.
Ша Нуар остается доволен ее реакцией, Дюпэн-Чэн — счастлива.
Маринетт откусывает маленький кусочек от яблока, запивая его молоком. Отец, хмурясь, читает газету. Когда Дюпэн-Чэн хватает свой привычный рюкзак и целует маму в щеку, он отрывается от чтения и с беспокойством оглядывает слишком худую дочь.
— Будь осторожна по дороге в школу.
— Что случилось? — удивляется Маринетт, мысленно сияя от счастья.
— У нашего неуловимого поджигателя появился такой же неуловимый сообщник.
Маринетт поправляет рюкзак и спешно целует отца в обе щеки.
— Не переживай за меня, пап.
Алья впервые встречает ее у ворот коллежа не с извечным вопросом «Что ты ела сегодня на завтрак?», а с улыбкой и приятным удивлением — у Маринетт нет новых порезов.
Зато у Дюпэн-Чэн улыбка во все тридцать два и бережно хранящиеся дома черно-алая маска, три литра спирта и спички в нижнем ящике стола, запертом на замок.