С каким-то мазохизмом Маринетт смотрит на это действо, замечая, что Ева не настолько худая, как она, у нее не выпирают кости и нет шрамов на запястьях. Она не любит запах дыма и горящие здания, она не режет вены. Она, наверное, лучше, чем Дюпэн-Чэн.
Маринетт знает, что если отпустит их, — родителей, Алью с Нино и Адриана, — она растворится в воздухе, исчезнет, ведь в этом мире ее держать ничего больше не будет.
Она смотрит на Адриана, понимая, что уже не имеет права звать его своим. Ее рядом с ним больше нет в те моменты, когда ему плохо, грустно или больно. Когда он нуждается в ней.
— Маринетт, — со стоном отчаяния и боли произносит Адриан сквозь поцелуй, впиваясь в плечи Женевьевы с невиданной силой. Маринетт знает, что если отпустит их всех наконец, она исчезнет, но вместе с тем закончатся и их страдания.
Она подлетает к Агресту, с безумными глазами отшатнувшемуся от Евы. После чего крепко обнимает за плечи холодными, прозрачными руками и мягко одаривает ледяным поцелуем в щеку, успокаивая, своего возмужавшего, навсегда изменившегося Адриана Агреста, своего любимого Поджигателя, Ша Нуара.
— Прощай, — ее шепот теряется в шуме заунывного ветра, несущего стайки снежинок и предвещающего скорую метель. Маринетт в последний раз касается призрачной ладошкой до боли родной щеки.
И отпускает.
4.08.2016