Поединок

– Батюшка, – выкрикнул Иван, – Батюшка, я предал своего лучшего друга! Предал на муче- ния и смерть! – и зарыдал тяжело и горько. Он рыдал долго, прерываясь на исповедь своих грехов, потом хватая воздух губами, пытался молиться вслед за священником. Его трясло от напряжения, и от тяжелой раны он едва не терял сознание. Но в самые безнадё- жные моменты его кто-то вытаскивал из глубокого забытья, словно ангел хранитель, и все продолжалось до тех пор, пока над ним ни была произнесена разрешительная молитва. Тогда он сник, замолчал, и дрожь отпустила его. Истомина бледного, словно полотно в беспамятстве разместили в келье. Настоятель монастыря разрешил Истоминым остаться. А тем временем в озере Валдай отражалось безмятежное голубое небо, напоминающее людям, что в Мире есть милосердие. Так незаметно, прошел август, и сентябрь, и к Покрову Истомины вернулись в Санкт-Петербург. В это время, как обычно бывает в России после лета, и относительного политического затишья, в стране вспомнили о давно назревших вопросах, которые надлежало решить видным вельможам и членам Верхов- ного тайного совета. Обсуждение предполагалось бурное, ибо надлежало подумать о крестьянах и о размере их подушной подати. И что нужно сделать, чтобы эту подать уменьшить, и найти средства для содержания армии. Крестьянские хозяйства были изряд- но разорены, их имущества не хватало на уплату подати, и им приходилось продавать свои нехитрые пожитки, скотину, и закладывать своих детей. От таких тягот одни кресть- яне бежали от своих помещиков, умножая ряды разбойников, другие подавались в Запорожье, в Польшу или за Большой Камень32. Пока вельможи готовили свои соображе- ния об улучшение экономического ситуации в империи, княгиня Волконская устраивала очередную ассамблею для императрицы Екатерины Первой.

Софья сидела у печки, выложенной голландскими изразцами, и грелась, глядя в одну точку. Она устала от дороги, от непредсказуемой погоды, жизни в монастыре, и беспокой-ства за Андрея, по которому жутко соскучилась. Иван потихонечку поправлялся. Раны затянулись, и после исповеди, и монастыря он изменился. Они вернулись в Петербург эмоционально измотанными. После происшедшего, Истомин почти не разговаривал с же- ной, только односложные необходимые слова. Да и она не стремилась к этому. У каждого из них была своя причина избегать общения. Но тишину их семейной жизни, неожиданно нарушил пришедший в гости Крекшин. Он не вошел, он ворвался в их дом, полный своих планов, и измученный ожиданием их реализации. Истомин смерил друга настороженным жестким взглядом, чего Димитрий Осипович никак не ожидал.

– Иван, друг мой. Как ты? Как ваша поездка в Москву? Ты мне совсем ничего не писал. Я уже и не знал, что думать, – проговорил немного растерявшийся Крекшин.

Истомин указал другу на кресло и сам сел напротив в другое.

– Вели принести нам кофе или фронтиньяка. Сегодня очень холодно, – усаживаясь в крес- ло, продолжил Крекшин, потирая озябшие руки. – Как Софья Павловна? Здорова ли твоя жена?

Иван молчал. В первый раз в своей жизни это молчание давалось ему легко. Он всегда ощущал зависимость от Крекшина, которая иногда тяготила его, иногда он считал это проявлением давней дружбы. Раньше он бы поспешил заговорить с ним, чтобы угодить, настраиваясь на некое превосходство Димитрия. Но сейчас он почувствовал себя свобод- ным от своего давнего друга, и ничем ему не обязанным.

– У нас все хорошо, – заставил себя ответить Иван. – Софья Павловна здорова. Она в своей комнате отдыхает. Как ты узнал, что мы вернулись в Петербург? Я никому не сообщал об этом.

– Ну, ты забываешь, где я состою на службе, Иван, – недовольно проговорил Крекшин. Я не узнаю тебя. Ты не рад своему другу? Что с тобой? Я спешил порадовать тебя и твою жену приглашением на маскированный бал. Хотел, чтобы после сонной Москвы, вы мог- ли окунуться в праздник, который так любит императрица. Ты выглядишь не совсем здо- ровым. Хочешь, я приглашу к тебе Брументроста.

– Ты полагаешь, что мне нужен лекарь? – парировал Истомин.

– Нет. Но ты, – Крекшин был обескуражен.

Ого, какая перемена! Не ожидал. На Димитрия Осиповича смотрел совсем другой человек. Его взгляд изменился, да и интонации голоса тоже.

– Я, пожалуй, пойду. Дурная погода, дурное настроение.

Крекшин поспешил встать и уйти. Истомина, почему-то развеселила сцена бегства Димит- рия. Он улыбнулся, глядя вслед бывшему другу и наставнику. В комнату вошла, кутаю- щаяся в шерстяной платок, Софья.

– Кто- то приходил?

– Да. Крекшин.

– А откуда он узнал, что мы вернулись?

– Я не знаю, но могу догадаться.

– И что он хотел?

– Хотел нас порадовать приглашением на маскированный бал.

Слова «маскированный бал» вызвали у Софьи странные чувства, будто все её танцы, романтические планы и ассамблеи были в другой жизни, и вдруг, ей очень захотелось вспомнить ту другую жизнь.

– Я думаю, Иван Васильевич, нам следует пойти. Мы так давно никуда не выходили. Исто- мин задумчиво посмотрел на дверь, в которую недавно вышел Крекшин.

– Да, конечно. Нам следует пойти.