Поединок

Разыскиваемая Пелагея оказалась на участке Игнатенко. Она жила в одноэтажном каменном домике с зелеными ставнями. Мыла пол.

— Ты до мэнэ, добрый чоловиче? Проходь. Я зараз.

— Вначале вопрос. Вам не знакома фамилия Козырев?

— Козырев?.. Аякже. Чоловик сэстры носыв цю фамилию.

Потом они беседовали за чашкой чая. Пелагея Денисовна рассказ вела взволнованно, часто вытирая заплаканные глаза.

...Малость ветреной была ее младшая сестра Анютка. Дружила с неплохим хлопцем Миколой Ткаченко — врачом по профессии, а выскочила замуж за военного летчика Степана Козырева. В 1937 году у Анюты родились двойнята. Назвали ребят Олегом и Виктором. Не отличишь одного от другого. Летом, правда, разбираться было полегче, когда они в трусиках бегали. У Олежки на левой лопатке родимое пятнышко, похожее на «О». Будто специально на спине прилепилось, вырисовав первую букву его имени.

Грянула война. Когда немцы подходили к Полтаве, Анюта с детьми эвакуировалась. Но в Коломаке эшелон остановился. Олежка болел коклюшем и буквально задыхался от кашля. Анютка вывела мальца из вагона. И тут налетели фашистские самолеты. Чтоб спасти людей, дернулся состав и помчал на Харьков. Может, и успела бы Анютка вскочить в один из вагонов, да тугая волна от разрыва бомбы опрокинула их наземь.

Так вот и распалась семья. Мать с Олежкой остались в Коломаке, а четырехлетнего Витю увез поезд на Восток.

Их подобрал какой-то железнодорожник. Она была контужена, а Олежке не то осколочком, не то при падении рассекло бровку. Когда немного окрепли, вернулись в Полтаву. Тут и вспомнили про знакомого врача.

Лечил Ткаченко сестру и Олежку старательно. Но однажды...

То ноябрьское хмурое утро не забыть Пелагее Денисовне. Пришел к ней Микола чернее ночи. «Беда, Пелагея! Померли ночью Анюта с Олегом». «Та ты що!?» — всплеснула руками. «Тиф задушил». «Чого ж ты ранише нэ казав про цэ?» «А когда казать? Самому неделю уже нездоровится. Боюсь, как бы от них не подхватил. Надо, чтоб немцы про тиф не пронюхали. Спалят меня вместе с хатой».

Похоронили их назавтра в одной могиле...

— Вы лично видели мертвых? — перебил рассказ Игнатенко.

— Гробы бачила. Воны булы забыти. Тыф — хвороба заразна.

— Могила сохранилась?

— Аякже. Я за нэю и зараз, як за дытем, доглядаю.

Да, предположения Волкова, которые он высказал Ивану Ивановичу по телефону из Москвы, сбывались. Но надо было все досконально проверить.

— Пелагея Денисовна, у вас не сохранилось фотографии сестры и того знакомого доктора?

— Мабуть, дэсь е. Трэба пошукаты.

И нашла. То были фотографии двадцатилетней давности. И все же круглолицый с мясистыми губами парень напомнил Ивану Ивановичу широколицего обрюзгшего врача из Степняково.

— Добре, Пелагея Денисовна! — удовлетворенно сказал Игнатенко. — Вы сказали, что у Олежки поранило бровку. Шрамик на ней остался?

— Та грэць його знае. Помню, з бровкы сукровыця сочилась.

— А пятнышко? Не ошибаетесь, что было оно именно у Олега?

— Ни, нэ помыляюсь. То другэ дило. Родымэ пятно — на викы.

Игнатенко был удовлетворен. Шрам на брови у Козырева был. А вот родимое пятно?.. Это бесценная деталь. Окажись на лопатке подозреваемого овальное пятнышко и... Снова спросил:

— А как вам стала известна судьба Виктора?

— Дэсь в прошлому роци встрила на базари одну давню знайому. Вона в вийну эвакуировалась разом з Анютой. Вид нэи и довидалась, що эшелон дийшов до Уральска. Прыихала туды. Слиды привэлы мэнэ в дитдом, а дали — пид Москву.

Любое предположение, пусть даже безукоризненно обоснованное, остается предположением. Неприятная картина — эксгумация. Но ради убедительного доказательства пришлось пойти на этот шаг. В вырытой могиле действительно оказалось два сгнивших гроба. И все же, по заключению экспертов, здесь лежали только останки женщины: волосы, прелые кости. Предположение оправдалось. Надо было срочно возвращаться в Степняково. Проинструктировав Пелагею Денисовну, как следует себя вести, Игнатенко пригласил ее лететь с собой.

Информацией о судьбе Козыревых Игнатенко действительно «раскрыл глаза слепцу». Чувствовалось, что надлом произошел, что, зацепившись за край обрыва, глыба вот-вот свалится в пропасть.

И Козырев не выдержал, сдался:

— Я готов отвечать на вопросы. Только лучше завтра.

40 У истоков зла

В камере было свежо. Ткаченко сильно знобило. На чем же попались? Где ошибка?.. Тяжелым думам нет конца. Они выплывали из воспаленной памяти, как туман из-за горы...

...Азы грамоты ухватил Микола в Полтаве. Решил стать врачом. Не раз видел, как тех чаевыми наделяли.

Мечта сбылась. Стал работать. Ни от чего не отказывался: ни от яиц, ни от куска сала, ни от денег. Только однажды взятку не взял. Как глянул в голубые с поволокой очи дивчины, так и остолбенел. Каждый день стал в тот дом являться, здоровьем «хворой» матери интересоваться. И все ради дочек больной: Пелагеи и Анюты.

— Вы спаситель наш, — бесхитростно сказала младшая Анютка.

Спаситель... Это слово было сказано от души, а потом прилипло к нему и обернулось именем нарицательным. Под этой кличкой пошел по документам вражеской разведки.