Поединок крысы с мечтой

То, что принадлежит очень многим или тем более всем, конкретного хозяина уже не имеет. Но рыночной стоимостью, естественно, обладает – особенно если взяться за дело с умом. В научной фантастике неоднократно описывались случаи, когда некие хитроумные граждане выдавали себя за собственников всеобщего достояния и пытались делать на этом деньги. Герой романа Нормана Спинрада, например, загнал японцам Бруклинский мост. В свою очередь предприимчивый японец из рассказа Сакё Комацу продал (в буквальном смысле слова) инопланетянину собственную страну. Герой Джанни Родари удачно торганул Луной. А персонаж Уильяма Тенна вообще чуть ли не толкнул пришельцу-перекупщику всю нашу Землю за сотню-другую баксов.

Плюшевый медвежонок Винни-Пух, однажды придуманный Аланом Милном, давным-давно стал общенародным достоянием (в России – при посредстве Бориса Заходера). Штукой сильнее Фауста Гете. Ценностью куда более весомой, чем Бруклинский мост или даже Луна. Целой сказочной страной, по богатству вполне сравнимой с Японией.

Как только это стало всем очевидно, самозародилась мысль медвежонка приватизировать. Как бесхозную территорию на Диком Западе. Забить деревянный колышек (ассоциации не с «Дракулой» – Винни не вампир, – а с фильмом «Далекая страна») и сказать «Мое!». А потом продавать медвежонка вторично.

Речь отнюдь не о произведении Милна—Заходера – грубые попытки просто украсть чужой текст пока еще чреваты. Речь о персонажах, никакими законами (кроме Кантова нравственного императива) не охраняемых. Сиквел у нас пока – проблема не юридическая, но этическая, и, как всякое заболевание, имеет разные степени тяжести. Потребление суррогатов типа «Скарлетт», «Ретт Батлер», «Дочь Лары», «Пьер и Наташа» и проч., в конце концов, есть сознательный выбор пресыщенных взрослых придурков, предпочитающих роману Ф. М. Достоевского американский аттракцион «Летающие братья Карамазовы».

Случай с Винни-Пухом, приватизированным Сергеем Ивановым и Ко, клинически несравненно более тяжел. Хотя читатель-ребенок пугающую метаморфозу Винни просто не заметит; в особенности если С. Иванов по воле случая и книгопродавцев попадет в детские руки раньше, чем сам А. Милн. Доверчивому гражданину младшего возраста подчас и не объяснишь,, что он преспокойно обманут. Что дурно нарисованный плюшевый дебил, обожающий хранить горшочки с медом отчего-то в холодильнике (!), к подлинному медвежонку-философу отношения не имеет. Это самозванец, для которого автор скроил костюмчик, предварительно грубо освежевав подлинного Винни.

В первой из двух сказок, включенных в книгу, описывается героическая схватка между «новыми» Винни и Пятачком, с одной стороны, и зловредным буржуем энд жуликом мистером Свином («одной из самых богатых копилок этой местности!»), с другой. К моменту начала схватки среди пострадавших от богача Свина уже значится местная интеллигенция в лице пушкинского Кота Ученого и представитель малочисленных народностей Африки (в лице карликового жирафа). Однако главный конфликт у Свина происходит, само собой, с Винни-Пухом и по масштабности сравним разве что с поединком Ивана и Вильсона в поэме В. В. Маяковского «150 миллионов» – тем более, что при географической неопределенности места действия антагонистом «мистера» должен выступать явно «товарищ». Честная бедность Винни (внутри одни опилки) вступает в противоречие с подлым накопительством Свина («Внутри у него сытно побрякивали золотые, серебряные и медные копейки»). Классовая борьба занимает несколько страниц с картинками, пока, наконец, тов. В. Пух не вытряхивает из м-ра Свина последнюю болотную копейку и не отправляет выпотрошенного антагониста пахать небо. После того как мистер покидает Землю, к Коту возвращается его златая цепь, а жираф увеличивается в росте. Все поют и танцуют. Результаты Винни-Пуховой революции в одной отдельно взятой местности налицо.