Поединок на границе

— Сам я колхозник, из колхоза «Заря коммунизма», что на Украине, в Черкасской области. Колхоз крепкий, зажиточный. Так вот, помню, наш голова колхозный любил повторять: желаете, чтоб дела в колхозе шли справно, соблюдайте Устав сельхозартели, это закон колхозного житья. Говорил он с улыбкой, но всяк понимал: это всерьез, не шутейно. Я его слова вспоминаю и тут, на границе. Конечно, у нас свои уставы, свои воинские законы. И вот получается: соблюдай уставы и инструкции, выполняй приказания командиров — и со службой будет полный порядок! Нужно только, чтобы каждый, именно каждый пограничник сознавал, что от него зависит охрана государственной границы.

Рядовой Николай Черненко:

— Я служу на границе первый год. Мало? Признаю: маловато. Но опыт кое-какой все же накопил. И слесарить не разучился («в гражданке» я был слесарем, в гараже, в Днепропетровске), и службой пограничной овладел. Замечательная это служба! Хоть и трудно, хоть и тяжело, а чувствуешь: за твоей спиной спокойно трудятся земляки. Разве это не здорово? Мой отец, старый солдат, участник Отечественной войны, наставляет меня, пишет на заставу: «Микола, заруби себе на носу — от рядового солдата в армии многое зависит. Будешь на совесть нести службу?» Я отвечаю: «Буду, батя!» А как же иначе? От солдата, от его сознательности, исполнительности действительно многое зависит в нашем пограничном деле.

Рядовой Мусин Эргашев:

— Вот мы столкнулись с вооруженными контрабандистами в темноте, ночью. И никто из нас не испугался, сердце не дрогнуло. Действовали уверенно, хладнокровно. Почему? Скажу о себе. Во-первых, у меня в руках безотказное оружие, и я им владею как следует! Во-вторых, я неплохо знаю участок, где мы несли службу. Нарушители знают, но и мы знали все ходы и выходы! В-третьих, я уверен в товарищах, они не подведут, а это очень важно… До призыва я учительствовал в школе колхоза «Ленинизм», это в Узбекистане, в Ферганской области. Мирная у меня профессия, и я хочу мира, а не войны. В минувшую войну погибли многие мои родственники, отец дважды ранен. Я не хочу, чтоб детишек, которых я учил и буду снова учить после службы, коснулась тень войны. А раз так, надо по-настоящему овладевать пограничным мастерством, не пускать в нашу страну шпионов, диверсантов, контрабандистов и прочих врагов. Надо крепко беречь мир! Мы бережем его, мы, советские воины, и про это никогда нельзя забывать!

Рядовой Станислав Бабик:

— Я родился в сорок пятом году, когда наши отцы разгромили фашистскую Германию. И мой отец воевал, был ранен… Позже, когда я подрос и стал кое-что соображать, отец рассказывал мне о боях, в которых участвовал, о том, как по нашей Черниговщине туда-сюда прогулялась война, как одолела захватчиков Советская Армия. Он говорил: приятно все-таки сознавать, что и ты внес какую-то, пускай самую малую, долю в победу. Двадцать лет уже нашей великой победе. И я вот так могу сказать: это точно — приятно сознавать, что ты вносишь свою долю в наше общее дело. Сейчас отец передовой комбайнер, я пограничник. И как солдат и как комсомолец стараюсь не подвести товарищей, коллектив.

* * *

Теперь о том, что приключилось на соседней, заставе.

Январь. Глухая полночь. Подмораживает. Низко, над самой головой, ползут рыхлые, лохматые тучи.

«Э, черт, хотя бы месяц выглянул», — думает капитан Владимир Астафьев.

И, как бы угадав его желание, облака разрываются, и в просвете — взошедшая луна, ее холодные голубые лучи льются в глубокую черную щель. Щель называется Нефедовской, в память о пограничнике Нефедове, который в тридцать девятом году вступил на этом месте в бой с контрабандистами и держался, покамест не подоспела с заставы подмога и банда не была уничтожена.

Вместе с капитаном Астафьевым рядовые Михаил Войт и Михаил Жиглов вслушиваются — ничего, кроме шакальего плача; вглядываются — никого, кроме собственных ломких теней. Умолкают шакалы, исчезают тени. Тишина, спокойствие, глухая ночь.

И в этот момент Астафьев останавливается, предостерегающе поднимает руку. Ему кажется — доносится невнятный шум. Шум ближе и уже походит на стук конских копыт по затвердевшему грунту. Теперь этот стук улавливают и Войт с Жигловым.

Астафьев глядит в бинокль. В окулярах стебли сухой травы, складки местности. Ничего, никого… Но что это? Неясные пятна. Они делаются более четкими. Совсем четкими: три лошади, три всадника! Кони трудно, устало рысят, на них тяжелые мешки, всадники держат на изготовку карабины. Вот это встреча!

Пограничники пропускают неизвестных, и капитан, убедившись, что за этими тремя никто не следует, подает команду:

— Стой, руки вверх! Бросай оружие!

Рысивший последним всадник мгновенно поворачивается в седле, вскидывает карабин и стреляет на звук. Пуля вжикает возле уха у Астафьева. Прицелившись, тот нажимает на спусковой крючок автомата. Короткая очередь — и нарушитель, взмахнув руками, перелетает через лошадиную голову.