Поединок с самим собой

Это было их любимое место. Здесь, на гранитной набережной, между двумя мостами — Дворцовым и Лейтенанта Шмидта — могли они подолгу стоять, глядя на широкую, спокойную реку. На том берегу напротив гордо вздыбил коня на каменной глыбе Медный всадник; за ним высилась, мерцая золотыми куполами, стройная громада Исаакия, а слева вонзилась в небо игла Адмиралтейства с маленьким парусным корабликом на самом острие.

Ребята знали, что многие знаменитые путешественники, писатели и художники, давно уже считают это место одним из красивейших в мире. И Женя, и Юла с самых, малых лет привыкли к нему и полюбили его.

Вот и сейчас они стояли возле сфинксов, загадочных, мудрозадумчивых, огромных каменных сфинксов, «привезенных в град святого Петра из древних Фив в Египте», как сообщали давно выученные ими наизусть высеченные в граните строки, — стояли, облокотясь на парапет, и смотрели на вечернюю реку.

— А знаешь, недавно был удивительный случай, — задумчиво сказала Женя. — Возле одной школы посадили ирисы. Потом решили эту площадку залить асфальтом. Ну, так и сделали. А весной — ты только подумай! — сквозь асфальт пробились ирисы. Нет, представь! Тоненькие, нежные зеленые росточки — и такая сила, такое упорство! Пробили асфальт!..

Юла кивнул. Да, эта история была ему очень по душе.

Вскоре Юла и Женя повернули к дому. Они были уже совсем близко от него, когда навстречу выдвинулись из темноты трое. Один — высокий, двое — пониже.

— Когда зажегся красный свет, остановись — прохода нет! — сказал высокий. Это был Витька-Башня.

Двух других парней Юла не знал.

— Ну, — сказал Башня. — Сочтемся, Цезарь?

Женя быстро сделала два шага вперед и стала, как бы загородив собой Юлу.

— Хулиган! — крикнула она Витьке. — Как не стыдно?! Втроем на одного.

— Ничего! Он у нас чемпион! Он — сильный. Он за слабых заступается. Вот пусть теперь за себя заступится. Ну? Проси прощенья, Цезарь.

Юла молчал.

На улице было темно, пустынно.

— Значит, не хочешь? — сказал Башня. — Ну ладно. А ты, барышня, отойди.

— Нет! — крикнула Женя.

— Отойди, Женя, — сказал Юла.

И вдруг сам в два прыжка отскочил в сторону. Он оказался как бы на левом фланге у Витьки и его друзей.

Это было важно. Теперь они стояли перед ним не слитной группой, а как бы сбоку, шеренгой, по одному.

Крайний из них — рябой в мичманке парень, — вероятно, решил, что Юла убегает, и бросился за ним. Этого и ожидал Юла.

Парень взмахнул кулаком, но Юла сделал какое-то быстрое движение, и рябой, коротко вскрикнув, рухнул на землю.

Все произошло так стремительно, ни Женя, ни Витька- Башня даже не поняли, как это случилось.

А меж тем Башня уже приблизился к Юле.

И вдруг — ловкая резкая подсечка ногой. И одновременно- мощный толчок в грудь. Громадный Башня тоже очутился на асфальте. Он, вероятно, здорово ударился: так и остался лежать, не шевелясь.

Но тут Женя тревожно вскрикнула:

— Юлий!

Юла обернулся. Сбоку на него кинулся третий противник. Теперь Юла узнал его. Это был Кешка. Только в каком-то странном пальто и низко надвинутой кепке. В руке у Кешки чернело что-то короткое, тяжелое. Кажется, обрезок металлической трубы.

Это было страшное оружие.

— Брось! — крикнул Юла.

Но Кешка замахнулся.

И опять все произошло мгновенно. Мелькнула рука Юлы, он четко перехватил в воздухе Кешкину руку. И резко повернул, словно сломал ее.

Со звоном брякнулся на асфальт тяжелый обрезок трубы. А через секунду на панели оказался и сам Кешка. Юла перебросил его через себя, и тот воткнулся в асфальт головой.

Юла оглянулся. Нет, схватка еще не кончилась. Рябой в мичманке, который напал первым, очевидно, очухался. И теперь кинулся к обрезку трубы.

— Стой! — крикнул Юла.

Одним прыжком он настиг рябого и подножкой опять сбил его на асфальт.

Теперь лежали все троё.

Юла, не спуская с них глаз, поднял обрезок трубы. Тот был с полметра длиной и, судя по весу свинцовый.

— Пошли! — сказал Юла Жене.

Она кивнула.

И вдруг — это было так неожиданно! — слезы брызнули из ее глаз. Именно брызнули. Будто что-то сдерживало их, а теперь две струйки прорвали заплот.

Юла растерялся. Он никогда не видел Женю плачущей. И вот ведь странно: всю драку так стойко держалась. А теперь, когда все уже кончено…

— Женя… Ну, Женя… Ну, не надо, Женя… — как маленькую, уговаривал ее Юла и тихонько поглаживал ладонью по голове, — Пойдем, Женя.

— Да, да, пойдем, — вытирая красные, опухшие глаза; заторопилась Женя. — Фу, какая дуреха! Разревелась…

Они быстро зашагали к дому. Юла иногда оглядывался. Он видел, как встал Витька-Башня и стоял, обеими руками ухватясь за голову. Потом поднялся парень в мичманке. И только Кешка все еще лежал на панели…

— Герой! сказала Женя, когда они поднялись по лестнице и остановились у ее квартиры.

Женя жила на третьем этаже, Юла — на четвертом.

Глаза у Жени все ещё были набрякшие. И нос тоже — опухший. Но Юле она сейчас казалась почему-то особенно красивой и родной.

— В самом деле, герой! — вглядываясь в лицо Юлы, повторила она. И в ее чуть охрипшем после плача голосе было и уважение, и удивленье. — Как это ты? Всех троих!..

Юла пожал плечами. Коротко ответил:

— Самбо.