Поединок с самим собой

А казалось бы, почему? Ведь он вечно выискивал в Юле какие-то новые и новые недостатки. Именно выискивал. Будто нарочно. Будто Игнат Васильевич только и думал: к чему бы еще придраться? Казалось бы все идет у Юлы хорошо. И на тренировках. И на состязаниях. И первый разряд получил. И режим соблюдает. И все прочее.

А тренер молча глядит-глядит своими цепкими всевидящими глазами, а потом вдруг заявит:

— Шея…

И такой жест сделает, будто: «Нет, милый, не хотел я говорить, портить тебе настроение, да ничего не попишешь, вынужден сказать, жидковата у тебя шея».

И начинается… На каждом занятии теперь Юла подолгу стоит на мосту. И не просто стоит, а посадит себе на грудь какого-нибудь парня поувесистей и раскачивается. У борцов это называется — «качать шею».

Трудно это. И однообразно. И надоедливо. Но необходимо. Шея крепнет, становится железной.

Дома тоже. Каждый день — мост. Хоть четверть часа, но непременно каждый день. Да не вздумай обмануть тренера. Все равно не удастся. Игнат Васильевич все видит.

Ты стоишь на мосту, а он подойдет, сядет тебе на грудь, как на диванчик, сидит, байки рассказывает.

— Это что! — говорит. — Вот раньше были борцы. В цирках выступали. Такие номера показывали! Станет на мост, а на грудь ему камень положат. Большущий. И двое — добровольцы из публики — кувалдами грохают по камню. Пока не раздолбают на куски.

… Сидит Игнат Васильевич на Юле, покачивается. Мягко ему, удобно. Неторопливо рассказывает.

— А был такой борец Николай Разин. Он стоял на мосту, а на грудь ему клали деревянную площадку, а на площадке оркестр усаживался. Семь человек! И играл оркестр венский вальс. Вот так-то!

«Семь человек!» — думает Юла.

Тут один сидит — и то чувствительно. А то — семь!

Укрепляет Юла мост, а тренер все приглядывается. Опять что-то выискивает.

— Да… — говорит. — Пальцы…

Оказывается, слабоваты пальцы у Юлы. А борцу необходимо иметь крепкие, сильные пальцы. И кисти рук.

Теперь на каждом занятии Юла перед началом тренировки идет к специальному приспособлению, которое стоит в углу зала. Простая штука, похожая на колодезный ворот. Только вместо ведра висит нд веревке гиря — двухпудовка. Веревка прикреплена к круглой тонкой палке. Вот надо пальцами крутить эту палку, чтобы веревка наматывалась на нее и гиря поднималась. А это нелегко.

Крутит Юла палку, а гиря обратно ее тянет. Так тянет, аж кожа на ладонях горит.

Но этого мало.

— Дома тоже пальцы укрепляй, — говорит Игнат Васильевич. — Когда-то борцы так делали: брали колоду карт и рвали. Сперва десять карт, сложенных вместе, потом — двенадцать, потом — пятнадцать. Очень пальцы развивает. А ты нарежь дома квадратики из толстой бумаги или картона. Как свободная минутка, тренируйся. Рви…

И Юла рвал сложенные стопкой картонки. Рвал и по утрам, и в школе на переменах, и дома вечером. И сам чувствовал, как пальцы становятся хваткими, цепкими, сильными.

А тренеру все мало.

— Хорошие борцы пальцами пятаки гнут, — говорит Игнат Васильевич. — Вот, учти…

Но особенно привязался Юла к тренеру после одного печального происшествия.

Случилось это зимой. В лесу. На лыжной прогулке. Игнат Васильевич утром в воскресенье выехал за город с группой своих ребят-борцов. Бегали на лыжах, смеялись, рассказывали всякие истории.

К середине дня ребята устали, решили ехать домой. Повернули к станции. Игнат Васильевич и Юла тоже пошли со всеми. Но на вокзале Игнат Васильевич передумал.

— Посажу вас в поезд, а сам еще останусь, — сказал он. — Уж больно в лесу хорошо.

А в лесу и впрямь чудесно. Елочки высовывают зеленые хвостики из сугробов. А снег так и искрится, так и пылает. То нежно-розовый, то синеватый, то голубой. И тишина. Такая полная, плотная тишина, будто на сотни километров вокруг — ни живой души.

И Юле, хоть и устал он, вдруг тоже захотелось еще побродить по лесу.

— Можно и я останусь? — спросил он тренера.

— А чего ж?! Вдвоем еще и веселее.

Ребята уехали, а они неторопливо закусили в вокзальном буфете, отдохнули и снова встали на лыжи.

Шли они размерно и спокойно. Только иногда останавливались.

— Смотри, белка! — сказал Игнат Васильевич.

— Где?

— Вон! — Игнат Васильевич показал палкой.

И Юла вдруг в самом деле увидел на дереве рыжий пушистый комок. Белка, наверно, тоже заметила их. И заскакала с дерева на дерево. Прыгала она легко, словно летела, и длинный хвост ее вздымал облака снежной пыли.

Встретили они и какого-то зверя. Был он большой, с теленка, и так быстро скрылся в кустах, — даже не разглядели, кто это?

— Лось? — неуверенно предположил Игнат Васильевич.

— А может, волк? — сказал Юла.

— Вряд ли! — засмеялся тренер. — Волков тут давно всех повыбили.

Так они и бродили по лесу.

Уже сгущались сумерки, когда неподалеку вдруг послышался тревожный крик. Они остановились, посмотрели друг на друга, прислушались. И снова — крик. Откуда-то справа. Игнат Васильевич тотчас кинулся туда. Юла — за ним.

В лесу меж деревьями очень-то не разгонишься. Но они торопливо шли прямиком на голос.