Поединок с самим собой

Тренер Карашьянц твердил Виктору: ты сильнее Ильина. Виктор и сам был убежден: обойду! Но шли месяцы и годы, а Ильин оставался недосягаем.

И вот сейчас, готовясь к первенству Европы, Виктор решил: теперь или никогда. Он тренировался как одержимый. Он и вообще-то был упорен. И даже упрям. А тут — превзошел самого себя. Тренировался каждый день, не давая себе ни малейшей поблажки.

Друзья не зря называли Виктора «бычком». И за его крутой лоб с двумя шишками наверху, словно двумя маленькими, только идущими в рост, рожками. Но, главное, — за характер. Настырный, упрямый.

Карашьянц очень ценил упорство Виктора. Ставил его в пример другим бегунам.

Кому из вас и сколько таланта отпущено матушкой- природой, — это мне неведомо, — любил повторять тренер. — А вот у кого сколько трудолюбия, — это я сразу вижу. Люблю упрямых. И не терплю лентяев.

Тренируясь к первенству Европы, Виктор твердо верил: он победит. Он ощущал в себе такую окрыленность, такую легкость, такой запас взрывной энергии!.. И по контрольным прикидкам видел: он как раз достиг той великолепной формы, того «пика», к которому так стремится каждый спортсмен.

«Ну, держись, Коля-Николай!» — подумал он, глядя в круглый затылок.

И загадал: если Ильин сейчас обернется — все будет хорошо. Впился глазами ему в затылок и мысленно приказал: «Ну, обернись! Обернись же! Обернись!».

Эту игру он полюбил давно: задумать что-нибудь и взглядом внушить. Телепатия, что ли? Иногда получалось.

«Ну, Коля-Николай, обернись! Ну! Обернись!».

Но Ильин был недвижим как тумба.

«Ну же! Повернись!».

Виктор сверлил глазами этот крепкий черный затылок.

И Ильин обернулся.

— Как раз полпути, — сказал он, указывая на часы. Потом потянулся и, провожая глазами прошедшую мимо молодую женщину, негромко продекламировал:

И ходит, качаясь, и снегом сыпучим Одета, как ризой, она!

Виктор усмехнулся. Да, точно подмечено. Женщина была в каком-то необычном, черном, усыпанном серебристыми блестками, платье и шла, плавно покачивая бедрами и плечами.

Виктор прикрыл глаза, откинулся на спинку кресла. Все- таки Ильин — неплохой парень. И умен. Институт кончил. (Это была больная мозоль Виктора: у самого у него только ПТУ — весь ученый багаж).

А лучше — был бы Ильин подлецом или бездарью. А то как-то злости настоящей против него не появляется. А злость в борьбе — великое дело.

Ту-104 летел все так же беззвучно. И все так же внизу сверкало ровное белое поле.

Маленький шведский городок последние недели только и жил коньками. Для первенства Европы он отдал всего себя: свои отели, магазины, транспорт, свой отличный, капитально обновленный стадион, свои почтовые отделения, бары и ночные клубы.

Символ первенства — мчащийся в низкой посадке конькобежец, с одной рукой, заложенной за спину, и другой, — вытянутой в резкой отмашке, — эта броская картинка красовалась и в витринах магазинов, баров, парикмахерских, и на ветровых стеклах автомашин, и даже на дверях банка и городской мэрии.

Виктор Бантиков в тот день встал рано, вышел на улицу. Погода была самая «коньковая».

Легкий морозец и небо ясное, чистое, какое-то удивительно прозрачное.

«Повезло!» — подумал Бантиков.

Именно о такой погодке он и мечтал всегда, когда мысленно представлял себе, как обойдет Ильина.

Хорошо бы, конечно, бежать с ним в одной паре, рядом. Вот тогда он наверняка опередил бы чемпиона. Но в одной паре — это, конечно, слишком большая удача. На это рассчитывать нельзя.

Впрочем, и так он обгонит Ильина.

Он это знал, чувствовал каждой клеточкой своего сильного, тренированного тела.

Он верил в себя. Некоторые недруги, завистники, — а у кого из стоящих спортсменов их нет?! — шептались, что, мол, Витька слишком задирает нос, самоуверен больно. До Виктора докатывались эти разговорчики. Но он считал так: если хочешь быть первым, надо, непременно надо, крепко верить в себя. Ну, а где эта вера, необходимая и обязательная, где она превращается в глупую самоуверенность и нахальство, — это пусть другие судят.

Вскоре он вернулся в гостиницу, еще тихую, совсем сонную. В коридоре, неподалеку от своего номера, увидел Ильина. Тот был в тренировочных брюках, с мокрыми волосами.

«Наверно, только что из душа», — подумал Бантиков.

Лицо у Ильина было хмурое, бледноватое.

«Волнуется», — мелькнуло у Бантикова.

— Привет! — сказал он. — Как жизнь чемпионская?

— Порядок! — усмехнулся Ильин. Но глаза не смеялись, оставались холодными и словно повернутыми куда-то внутрь, в себя.

И Бантиков снова подумал: «Волнуется!».

Он понимал: Ильину есть чего тревожиться. Правда, Ильин все еще чемпион, но вот уже четыре года он показывает одни и те же секунды. Может, они и неплохие. Но вперед Ильин уже не движется. А это скверный признак. Кто не идет вперед, обязательно поползет назад. Не нынче, так завтра. В спорте, как и в жизни, стоять на месте невозможно.

Виктор вошел в свой номер. Номер был на двоих. Бантиков поселился там со своим другом Андреем.

Рассказал ему о встрече с Ильиным.

Андрей слушал молча. Он вообще никогда не перебивал.