Поединок с самим собой

Непонятно было другое. Почему Григорий Денисович в последние дни такой угрюмый? Вот и сейчас: говорит, объясняет, а сам будто совсем про другое думает. Про что-то тяжкое, мрачное. Что такое? Или беда какая стряслась?

Юла глядит на Григория Денисовича. Чисто выбрит, как всегда. И рубашка свежая, хорошо отглаженная, как всегда. Может, все это просто показалось Юле?

* * *

Однажды Юла днем вышел во двор.

Он теперь редко бывал тут днем. Утром — зарядка с Григорием Денисовичем. А потом — школа, уроки, тренировки, прогулки с Квантом. Времени — в обрез. Все — впритык.

А тут так получилось: в классе карантин. Целая неделя свободная. И Юла по старой памяти забрел к сараям. Все здесь было, как много лет назад. Ветхие дощатые строения, куча бревен. Новым был только гараж — продолговатый железный ящик. Это тенор из сорок второй купил «Москвича».

Юла пришел, и приятели сразу обступили его. Расспрашивали о спортшколе, о тренере. Просили показать приемчики.

Вскоре появился и Витька-Башня. Он еще больше растолстел и теперь стал совсем громадным. Башня стоял чуточку поодаль с небрежно-скучающим лицом, словно он и не слушал разговоры ребят. Будто все это ему вовсе не интересно. Но Башня привык быть в центре компании. И долго стоять на отшибе — нет, это ему не по душе.

— «Приемчики»! — усмехнулся он. — А мы вот простые, скобские. Мы и без приемчиков!

Он вдруг схватил стоящего рядом Яшку-Букашку за нос и потянул на себя. Откинул его голову, и вновь — на себя. Будто насос качал.

Кровь хлестнула Юле в виски. И вмиг, как вспышка, мелькнуло: вот также когда-то ухватил его своими цепкими пальцами Башня. И также мотал вверх-вниз.

— Пусти! — крикнул Юла.

Витька сделал вид, что это — не к нему. И продолжал качать насос!

— Пусти! — повторил Юла. Нет, теперь он не кричал. Сказал спокойно, веско и шагнул к Башне.

— А! — приветливо воскликнул Башня. — Кай Юлий Цезарь! — Будто он только сейчас увидел Юлу. — Гутен таг… Хав ду ю ду? Парле ву франсе?

— Пусти! — повторил Юла.

— А не то?

— А не то? — Юла вплотную подошел к Башне. — Хуже будет…

— Граждане! Переходите улицу только по зеленому сигналу светофора, — сказал Башня. — И лишь в специально обозначенных местах…

Юла взял его за руку повыше кисти, крепко стиснул.

— Ах, как грубо! — произнес Башня.

Он подумал-подумал и отпустил Яшку-Букашку. Нос у того был сизо-красный, как почти созревшая слива.

— Так, — сказал Юла. — А теперь извинись.

— Я? — переспросил Башня. — Перед кем? Перед Яшкой? Букашкой?

— Именно. Ты. Перед Яшкой.

Стоящие вокруг мальчишки замерли. Это было неслыханно. Невероятно. Невозможно. Неужели Башня попросит прощения у маленького Яшки?

Лицо у Башни покраснело, потом стало медленно бледнеть.

— А не то? — сказал он.

— А не то? — Юла лишь на миг задумался. Потом вдруг усмехнулся: — А не то я выкрашу тебе голову суриком! Помнишь?… Выкрашу, клянусь! Ну? Проси у Яшки прощенье.

Башня молчал.

— Ну? — грозно сказал Юла. — Повторяй за мной. Я, Витька-Башня…

Башня молчал.

— Ну? Я, Витька-Башня, прошу извинить меня…

— Ладно, — сказал Башня. Он повернулся к Яшке и, кривляясь, произнес. — Прошу, сеньор, извинить меня.

— И больше, — сказал Юла, — я никогда не буду обижать слабых.

— И впредь я никогда не трону букашек-таракашек, — повторил Башня. Он повернулся к Юле.

— Ну, а ты, Цезарь, имей в виду: еще сочтемся.

И Башня быстрым шагом ушел со двора.

Глава III. ХРОНОМЕТРАЖ

сли бы Юлу вдруг разбудили среди ночи и спросили: «Ну, говори, чего тебе больше всего не хватает?», он, не задумываясь, даже не разлепив глаза, выпалил бы: «Времени!».

И в самом деле, времени катастрофически не хватало. Зарядка, школа, уроки, тренировки, прогулки — все впритык, без всяких щелей. А почитать книги тоже охота! А в кино сходить — имеет он право или нет?

Юла часто даже завидовал своим одноклассникам. Хорошо им! Захотел — вышел во двор, посидел с ребятами, потрепался о том, о сем. Хоть час, хоть два. Захотел в кинуху — пожалуйста. Желаешь магнитофон покрутить — ну, и крути на здоровье.

А ты — как в тисках. С утра до ночи. Все у тебя — без передыху. Одно на другое налезает.

Однажды Игнат Васильевич выстроил ребят. Стоят мальчишки в шеренге, у каждого — дневник в руке. Это тренер всегда по тридцатым числам устраивал. Проверочка. Нет ли двоек?

Если схватил двойку — все, на месяц забудь про борцовский зал. Тут Игнат Васильевич беспощаден. Как ни канючь, хоть в три ручья реви — месяц не появляйся.

И вот стоит Юла в шеренге, а настроение кисленькое. Двоек, правда, нет. Но тройки красуются.

Вообще-то Юла учился неплохо. А тут вот не повезло. Англичанка неожиданно вызвала. Трояк. Физик контрольную устроил. Опять трояк. Не мудрено. Накануне были тренировочные схватки. Ну, и не успел повторить формулы.

Раздавая работы, физик сказал Юлию:

— После уроков зайди ко мне, в учительскую.

Юлий пришел. Но в учительской было людно. А Илья Николаевич, видимо, хотел поговорить наедине.

— Пойдем домой. Немного проводишь меня, — предложил он Юле.

И они пошли. Огромный Илья Николаевич был в свободном широком пальто и от этого казался еще огромней.